Он легко обошел меня, даже хлопнул своим ковшом мне по бамперу — и умчался вперед по камням, ловко перепрыгивая такие преграды, какие не мог одолеть никто из нас. Только теперь я проникся легким уважением к этой ковшастой махине, казалось, не способной ни к чему. Его слабость была таковой только на первый взгляд, в этой никчемности крылись какие-то возможности, которых я не просто не видел, не мог себе представить. Он обошел меня и поднялся на хребты и пики, недоступные даже вертолетам, и исчез с моего горизонта. А я остался, не в силах выбраться, вырвать сломанную опору из расщелины.
Только сейчас я понял, что он может оставить меня здесь насовсем — здесь, где мои сигналы не достигли бы лагеря. Он вернется и скажет всем, что я безнадежно сломался или упал в пропасть, — и на этом наше маленькое состязание кончится. А все-таки было что-то в этой машине… Я бросил ему вызов, и он одолел меня, и если бы ему бросили вызов мы все, кажется, он одолел бы нас всех. Я не знаю, как, может, он и сам не знал, как, — но одолел бы. И если бы весь мир бросил ему вызов, этот шагающий экскаватор одолел бы весь мир: познал, одолел, переделал бы, как нужно ему.
Он вернулся пять часов спустя, его вентиляция работала на полную мощность, в моторе стучало часто-часто. Я думал, он прошествует мимо с победным видом, но машина остановилась — вездеход явно хотел помочь мне. Я видел, как он подцепляет ковшами горсти песка — еще, еще и еще, бросает их в щели в камнях между мной и дорогой, ровным шоссе в двух метрах от меня. Делает мне легкий песчаный путь, по которому я могу скатиться вниз. Эта работа заняла у крохотной машинки три часа, чуть поменьше ушло на то, чтобы высвободить мою опору. Обратно вездеходишко не пошел — вскарабкался на меня, вцепился своими ковшами, которые расходились у него, оказывается, то ли на четыре, то ли на шесть частей. Настоящие манипуляторы, совсем как у наших роботов, которые сортируют образцы. Но я никогда не видел сразу ковши и манипуляторы — такая универсальность казалась мне запредельной.
Универсальная машина — а казалась такой ничтожной…
Добравшись до лагеря, механизм ушел на станцию, рухнул со своих ходуль, лег перезаряжаться. Что же, вольному воля, кто тебе что скажет, если тебе так надо по технике твоей…
Внезапно я задумался, чем можно убить это существо. Нет, не то чтобы я хотел его уничтожить, мне просто стало интересно, насколько он универсален, этот вездеход. Кажется, его нельзя убить — он уйдет от опасности, как только поймет, что ему что-то угрожает. Он справится со всеми. Он…
— Думаешь, как его убить? — Рукоят высунулся из глубокого котлована, в который вгрызался, кажется, с утра. — Если до чего-то догадаешься, скажи мне.
— А ты хочешь его уничтожить? — Я смотрел на Рукоята и не понимал, почему одна машина хочет уничтожить другую машину. Так происходит только на войне, где бьются огромные танки. Но уж никак не на мирной станции, где все мы делаем одно дело. Исследовать. И…
Нет, об этом я даже думать не хотел. Исследовать — и умирать, пройдя туда, где никто не был до нас.
— Мы все хотим его убить. Ты же понимаешь, что это такое? Это конкурент для всех нас, конкурент, который себя еще покажет. Кажется, он видит не так далеко, как телескоп, и слышит хуже Уха, и атомы ему недоступны… Но он может все. Понимаешь, все! Нет такой нашей функции, которую он не мог бы выполнить, значит, он может заменить каждого из нас. Каж-до-го! Когда-нибудь сюда пришлют целую армию этих вездеходов, а нас пустят на слом.
Я молчал.
— И еще знаешь… иногда мне кажется, что каждый из нас может воспринять только кусочек этого мира и только он воспринимает этот мир… целиком. А знать мир и владеть им — мне кажется, это одно и то же.
Я слушал его молча — кажется, Рукояту не понравилось мое равнодушие, и он решил подлить масла в огонь.
— А еще… еще, мне кажется, он знает и нас тоже. Знает про нас все, копается в наших механизмах; А мы про него ничего не знаем: я никогда не видел, чтобы он раскрывал свои внутренности. Ты понимаешь, к чему я?
— Ты неправ, — я вспомнил о своем презрении к вездеходишке, маленькому и неказистому, — эта крохотная машинка… Да он ничего не сможет сделать так же хорошо, как мы. Он не увидит и одной тысячной Вселенной! Он не понимает ее.
— Понимает. Все понимает. Я видел, как этот шагающий экскаватор стоял на холме и смотрел в звезды. Он видел не дальше нескольких килопарсек — так казалось мне, — и вместе с тем я понимал, он видит много дальше, охватывает взглядом все. И знаешь, что я еще заметил? — не отставал Рукоят. — Без него здесь, на станции, не обходится ни одно дело. Что бы мы ни делали, он крутится рядом. Что-то может случиться без тебя, без меня, без Большого и Малого Глаза, без Уха и Графографа, — но не без него. Он… он ничего не делает, но для чего-то нужен…