— Мы уцелели? — спросила я.
— Подарок судьбы, — ответил медвежонок. — Мы даже пока способны двигаться. А дальше видно будет.
— А дальше… — хотела я повторить за ним, но тут же осеклась. Несмотря на малый рост и детский голосок, в манере поведения медвежонка присутствовала обстоятельность, присущая зрелости.
— Ты какого пола? — спросила я.
— Он, — мгновенно отозвался медвежонок.
Я дотронулась до переборки над дверью, провела пальцем по знакомому кривому шву. Где я — нарушая все законы вероятности — в своей прежней вселенной или все-таки в чужой?
— Можно выглянуть за дверь?
— Сие мне неведомо. Я не заметил, чтобы другие сумели организоваться.
Лучше приступить к делу с самого начала. Я взглянула на медвежонка, потерла шишку на лбу.
— Ты откуда?
— Оттуда же, откуда и ты, — ответил он. — С Земли. Был талисманом капитана, утешителем и советником.
Странные функции! Я подошла к люку и выглянула в коридор. Незамысловатый и удобный проход непонятного цвета и незнакомой Конфигурации завершался круглым люком с ручной системой герметизации — шестью черными накидными болтами. Ни одному земному инженеру не пришло бы в голову использовать такое старье на космическом корабле.
— Как тебя зовут?
— Официально — никак. Имя талисмана известно одному капитану.
Страх не позволял церемониться. Я спросила, не видел ли он своего капитана или какой-нибудь материальной принадлежности известного ему мира.
— Нет, — услышала я в ответ. — Называй меня по-русски — «Сынок».
— А я — Женева. Фрэнсис Женева.
— Мы друзья? — осторожно поинтересовался он.
— Почему бы и нет! Надеюсь, здесь будет еще с кем подружиться. Тебе трудно говорить по-английски?
— Не обращай внимания. Я быстро учусь. Практика — мать совершенства.
— Если хочешь, мы могли бы перейти на русский.
— Ты говоришь на этом языке так же хорошо, как я — на языке Альбиона?
Медвежонок обладал чувством юмора и немалым достоинством.
— Хуже! Ладно, пусть будет английский. Если тебе хочется о чем-то узнать, спрашивай без стеснения.
— Сынок не стесняется. Он — бывший талисман.
Шутливая беседа помогала не сойти с ума. Меня так и подмывало схватить мишку в охапку и прижать к себе, хотя бы ради тепла. Он был необыкновенно милым — видимо, таким его и задумали. Но на кого ориентировались его создатели? Цветом он походил на панду, формами — ничуть…
— Что, по-твоему, мы должны делать? — спросила я, присев на койку.
— Сынок медленно думает, — ответил он, опускаясь передо мной на корточки.
Несмотря на короткие лапы, его движения были полны грации.
— Я тоже. Все-таки я специалист по программному обеспечению, а не солдат.
— Не ведаю, что есть «программное обеспечение», — предупредил Сынок.
— Компьютерные программы, — объяснила я.
Мишка кивнул и выглянул за дверь — чтобы тотчас шарахнуться обратно.
— Они здесь! — сообщил он. — Можно закрыть дверь?
— Понятия не имею, как… — начала я, но тут же кинулась к своей койке и залезла на нее с ногами. Мимо люка струился змеиный ручей — все желто-зеленые, со стальным отливом, с лопатовидными головками, в красных ромбах… Поразительно, как я сумела разглядеть столько деталей, несмотря на испуг!
Поток змей миновал распахнутую крышку люка, не проявив к каюте и к нам с мишкой ни малейшего интереса. Сынок отделился от стены с геометрическими барельефами.
— Какого черта им здесь надо? — спросила я.
— Полагаю, это члены команды, — ответил он.
— Кто еще здесь водится?
Медведь выпрямился и устремил на меня пристальный взгляд.
— Нам ничего не остается, кроме поиска, — произнес он торжественно. — Иначе у нас не будет права спрашивать. — Он подошел к люку, перелез через порог и позвал меня из коридора: — Идем!
Я слезла с койки и потащилась за ним.
Сознание женщины — причудливый омут, в который она соскальзывает в момент рождения. Первые месяцы жизни, слушая и наблюдая, она обретает параметры своей будущей жизни. Ее младенческое сознание — огромная пустая матрица, вбирающая все извне. В первые месяцы закладывается ролевое представление, зачатки самосознания, наброски будущих достижений. Слушая взрослых и наблюдая за их поведением, она накапливает предрассудки и запреты: «Ты не видишь призраков на стенах спальни — их там нет! Никто из нас не видит твоих воображаемых приятелей, миленькая… Ты должна это понять».
Так с самого начала женщина начинает формировать свое естество. Заготовка — это необъятная вселенная, которую она безжалостно обстругивает. Она сводит на нет нежелательные, выступы, докучливые свойства. Со временем она забывает, что была некогда частью целого, и превращается в простенькую мелодию жизни. Побывав вселенской симфонией, она не способна это оценить. Она забывает приятелей, танцевавших на потолке над ее колыбелью и взывавших к ней из темноты. Некоторые из них были дружелюбны, некоторые еще тогда, в самом начале, пугали ее. Но все они были частями ее сущности. Всю последующую жизнь женщина пытается уловить эхо голосов, звучавших в ее волшебной детской: в мужчинах, которых она избирает для любви, в задачах, которые ставит перед собой на протяжении жизни.