Манштейн торопился. Бросал отдельные роты и батальоны в атаки в южных секторах обороны. Атаки эти без особого труда отбивались, да Манштейн и не рассчитывал там на успех. Цель этих атак была одна: имитировать активность на других участках фронта, не дать генералу Петрову снимать оттуда войска для укрепления обороны в районе Мекензиевых гор.
Манштейн торопился. Никогда еще так не утюжили наши позиции немецкие самолеты, как в эти дни. К сверхмощным 14-дюймовым орудиям прибавилась реактивная батарея тяжелого калибра. Ракеты летели по серому небу огненными сгустками и рвались с ужасающим грохотом. Упорные, прямо-таки бешеные атаки вражеской пехоты с танками следовали на Мекензиевых горах одна за другой. Четыре полнокровные немецкие дивизии рвались к Северной бухте на участке шириной четыре километра. Непрекращающийся грохот боев катался по Мекензиевым горам, и казалось, ничто не может уцелеть под этим адским катком войны.
Артиллеристы береговых батарей, бронепоезда «Железняков», 265-го богдановского, оказавшегося на главном направлении вражеских атак, и других артполков не успевали переносить огонь с одной цели на другую. Днем в эту канонаду вплелись тяжелые вздохи главных калибров вошедших в бухту линкора «Парижская коммуна» и крейсера «Молотов». Разрывы сотен снарядов сдерживали врага, но ненадолго. Еще до полудня противник захватил то, что называлось когда-то станцией Мекензиевы горы.
К пяти часам дня контратаками поредевших полков дивизии Гузя противник был выбит со станции и отброшен от нее на 600 метров. Но к вечеру — новый натиск, и, снова овладев станцией, немцы растеклись по лощине перед высотой «60». И опять застряли в кустарниковом хаосе этой усеянной трупами лощины: пехоте не давал продвинуться дальше сосредоточенный ружейно-пулеметный огонь отошедших подразделений, танки в упор расстреливала стоявшая на высоте 365-я зенитная батарея младшего лейтенанта Воробьева.
— Ударом с воздуха и с земли уничтожить батарею на высоте «шестьдесят»! — открытым текстом кричал кто-то по радио, может быть, сам Манштейн.
— Этот замысел противника надо сорвать,— сказал Петров, когда ему доложили о радиоперехвате.— Батарею надо защитить во что бы то ни стало.
Гаубичный полк Чапаевской дивизии, артполк Богданова, другие артдивизионы, способные достать до вражеских орудий, ведущих огонь по высоте «60», были привлечены для прикрытия одной-единственной зенитной батареи. Такое значение приобретала эта батарея, защищавшая скромную одинокую высотку с пологими, ничем не примечательными склонами.
Накануне на 365-й зенитной батарее, стоявшей на высоте с отметкой «60», прошло партийное собрание. Обсуждали статью «Правды» «Коммунисты — передовые бойцы на фронте и в тылу». Постановили: «Высоту не сдадим... Закон коммуниста — победа или смерть...» Приняли в партию комсомольцев Воробьева — командира батареи и Данича — командира орудия. И комсомольское собрание записало столь же категоричную резолюцию: «Отступать некуда — позади бухта». И младший лейтенант Воробьев, и военком батареи младший политрук Донюшкин, занимавшиеся ночью подготовкой к завтрашнему бою, после этих собраний уже нисколько не сомневались, что так оно и будет, как постановили коммунисты и комсомольцы.
Однако два оставшихся исправными орудия не столь большая сила, чтобы устоять против танков, если они прорвутся на высоту, и особенно против пехотинцев, если подберутся близко к огневым позициям. Было решено организовать круговую оборону, создать подвижную группу из 10 человек для переброски к местам прорыва противника, разместить на склонах высоты бойцов прикрытия с пулеметами и автоматами. При такой расстановке наличных сил у орудий могло остаться только по четыре человека, но на это Воробьев и Донюшкин пошли безбоязненно: зенитчики — народ проверенный, справятся. Беспокоило одно: а ну как противник навалится на высоту авиацией, снова обрушит на нее огонь многих батарей. Тогда может статься, что и вовсе некому будет обороняться.
Этот рассвет был особенно долог и тягостен. И когда внезапно утренняя тишина взорвалась оглушающим непрерывным грохотом, в первый момент артиллеристы почувствовали даже что-то вроде облегчения.