Завершив работы по строительству, крохали перекусили мальками из ручья и выплыли в озеро, на соседей посмотреть, себя показать. Стыдиться им было нечего — красивые птицы. Впереди плыл селезень.
Екваё — полярная гагара — как увидела его, так сразу и сказала:
— Как-ка-ка! Смотрите-ка, как-кой ка-красивый!
И действительно. В черной, отливающей зеленью шапочке, с «воткнутыми» в нее двумя тонкими пучками перьев, с золотистой грудью и светлой серой спинкой в тонкой кольчужной насечке селезень весь сверкал под солнцем. Супруг Екваё внимательно послушал какие-то новые, явно не лишенные древнего женского интереса нотки в голосе подруги и решительно отправился «возводить забор» между усадебными участками. Он быстро пересек залив, поделив его этим на две части,— себе побольше на правах коренного жителя,— и курсировал так, словно подводя черту пожирнее. Крохали прекрасно поняли его, чем опровергли старую пословицу «вилами на воде писано». Потом супруг Екваё уплыл домой, но утки с отведенной им части на чужой участок не заплывали. Это была очень вежливая, интеллигентная и скромная пара. Правда, изредка, в пылу погони за особенно вкусной рыбкой, бывали небольшие нарушения границ, да гагары вели себя великодушно, но голосом все же фиксировали: «Эй!» Мол, дорогие соседи, умерьте страсти.
Остальные пернатые пары, живущие рядом, в такие конфликты обычно не вмешивались, справедливо считая, что в территориальных вопросах соседи разберутся сами. Но что тут начиналось, когда в небе замечали общепризнанных закоренелых разбойников, способных убить и съесть себе подобное создание: серебристых чаек и поморников!
Участки птиц были разноэтажными. Парят чайки выше установленной, не видимой ни для кого, кроме хозяев и разбойников, границы — пожалуйста! Но ниже — избави бог! В момент нарушения от земли стремительно взмывали навстречу хозяева участка, и по первому их пронзительному писку на помощь бросалось из-под кустов, с веток, из травы и кочек разноголосое и сверкающее облачко. Только в такие моменты и можно было увидеть, как плотно населена тундра. Но гагары, журавли и утки — солидные обитатели долины, способные отстоять гнездо в одиночку,— оставались на местах и только одобрительно покрикивали. Создавалось впечатление, что они науськивают и подзуживают простой многочисленный народ — пуночек, коньков, куликов и трясогузок: «Давай, ребята, не робей! Так их, жуликов! Так их, разбойников!»
Почти все пернатые, прилетая весной, стремились познакомиться с человеческим жильем и людьми. Вроде бы в последние годы здорово достается им от человека, а они — к нему. Летают, бродят вокруг несколько дней, постепенно сокращая дистанцию. Зачем? Какие мотивы движут птицами? Этого мы долго не могли понять. И только позже одна гусиная пара помогла нам расшифровать загадочное их поведение.
Рымыркэнский треугольник
Гуси летели по широкой дуге у подножия сопки. Один за другим открывались и уплывали назад крутые и пологие распадки, заросшие кустарником, затянутые желтой кочкастой тундрой, заваленные гранитными глыбами. Неожиданно, за очередным поворотом, ослепительно сверкнула и сразу широко распахнулась сине-розовая гладь озера.
— Гыл-ла-ла-ла! — дружно и радостно закричали птицы. Гусыня летела впереди и, достигнув берега, наклонила голову, разглядывая мелководные заливчики, в которых лед уже растаял. Наконец выбор ее пал на один, уставленный лохматыми тумбами водяной осоки. Берег в этом месте густо порос ивняком, за узкой полоской песка под кустами лоснились оранжевые моховые подушки, легким ветром морщило голубую поверхность воды, и по неглубокому песчаному дну бегала теневая сеть от ряби. Согретая вода в горле залива парила розовым теплым туманцем, разъедая кромку льда.
Гусыня опустила хвост, выставила крылья вперед и скользнула на воду. Дальний путь, в котором она выполняла роль вожака, окончился. С этого момента гусыня переключалась на материнские заботы, а супруг приступал к охране гнезда и другим хозяйственным работам. Но охрана, конечно,— первейшая обязанность. Поэтому он не сел следом, а отвернул в сторону и полетел вдоль берега, внимательно осматривая кустарник и лежащую вокруг залива тундру. Недалеко от залива спокойно паслись журавли, весело переговаривались кулики, и, сжигаемый извечным весенним пламенем, страстно кричал куропач. Да, тут можно остановиться. Над дальним берегом залива гусак поднялся чуть выше, чтобы охватить взглядом все озеро, и на какое-то мгновение, ошеломленный, завис. Крылья потеряли привычный ритм, заметались беспорядочно, и гусак почти застыл на месте, вывалив лапы, изогнув шею и раскрыв клюв.