Итуит широко открыл глаза, вытянул шею и от избытка чувств приоткрыл клюв. Как прекрасна необычайная гостья!
— Это лебедь, да? — не отрываясь от бинокля, прошептал сын.
— Нет, это гусыня с острова Врангеля,— сказал я.— Раньше белые гуси жили по всему северу Чукотки, а теперь только на острове сохранились.
— А почему?
— Были слишком доверчивы. Сын помолчал и задал логичный и по-детски прямой вопрос:
— Значит, нельзя доверять слишком?
— Нет, почему же? — ответил я.— Надо только уметь видеть, кто и насколько заслуживает доверия.
— Вот именно,— сказала жена.— Надо уметь...
Гусыня сложила крылья, вытянула шею в сторону Итуита, покивала головой, словно благодаря за спасение, и направилась к берегу.
— А сама-то величава, выступает, будто пава! — восхищенно вспомнила жена.
— Пава! — сказал сын.
Так принесенная последней весенней пургой гостья получила официальное имя, необходимое для регистрации в Рымыркэнской домовой книге-дневнике.
Гусыня выбралась на берег и пошла в кустарник и дальше, на кочки пушицы, уже заросшие густой молодой зеленью. Среди кочек бурыми пятнами ветвился голубичник, и кое-где на его ветках висели сморщенные прошлогодние ягоды, а по каменистым плешинам чернели полированные бисерины старой шикши. Гусыня долго расхаживала по тундре и отъедалась после голодовки, а Итуит устроился посреди небольшого бугорка с кустиками шиповника и посматривал вокруг, а в основном — на Паву.
— Гать-гать-гать! — позвала из гнезда Галя. Итуит привычно шагнул на голос, но завороженный взгляд его был словно привязан к Паве, и он остановился. Подруга повторила призыв, Итуит закрутил головой, резко крикнул: «Г-гак!» — и решительно направился к Паве. Та окончила обед и, устало потряхиваясь, выбирала местечко для отдыха. Итуит подошел, вытянул шею, захлопал крыльями и закричал:
— Га! Га-га!
Потом вытянулся вверх, словно струнка, и похлопал крыльями себя в грудь...
— Нет, вы посмотрите — расшаркался! — удивилась жена.— И правда петух! Домой иди, семья ждет!
Но он не пошел, хотя Пава и не приняла его ухаживаний. Она даже, как мы поняли, пристыдила Итуита, вытянув шею и покричав: «Гу-гу-гу!» Потом уложила голову на спину и уснула. Но и теперь гусак не ушел. Он замер на соседней кочке. Ветер совсем стих, как-то сразу, со всех сторон натянуло низкие тучи, воздух пропитался полудождем -полутуманом. А Итуит все стоял рядом с ослепившей его гостьей. Было тихо. Только шуршала влага да звучал тревожный призыв Гали.
Наконец гусыня оставила гнездо, прикрыла яйца клочьями лежавшего рядом на такой случай мха и прошла через кустарник. Здесь она увидела супруга и гостью. Поднялся шум. Галя, раскинув крылья, погнала белую гусыню к сопке, а Итуит побежал следом. Прилетели другие птицы, тундра вмиг ожила. Поморники стали пикировать на Паву и гнать ее дальше, а Галя несколько раз ущипнула Итуита, но ничего не смогла поделать — он наотрез отказался вернуться домой. И Галя пошла одна, торопливо хватая с кочек еду.
Вечером Пава вернулась к заливу. Следом шел Итуит. Увидев гнездо, он заметался на воде, но все же подплыл к нему. Мы подошли близко и услышали мягкий голос Гали:
— Гул-гу-лу-гуть! Гуть-гуть!
Иногда Итуит отвечал тоже мягко: «Гуть-уть-уть!», а иногда срывался на крик: «Гак! Га-гак!»
О чем они говорили? Если бы знать!
Поздним вечером у гнезда и в заливе Итуита не оказалось. Сын не оставлял подзорную трубу, пока не отыскал его и Паву далеко в тундре.
Утром на берег залива пришел песец Злодей. В первое лето нашего знакомства он не имел семьи и шатался круглые сутки где придется. Кроме того, отличался необычным внешним видом. За все лето ни единый волосок, наверное, не выпал из его пышной зимней шубки. А если и выпадали, то новые росли тоже белыми. Мы долго гадали и рядили по этому поводу, пока не увидели его в июльском поле пушицы и не увязали необычную летнюю одежду с погодой.
То лето было очень жарким, практически без единого холодного северного дождя. Приблизительно раз в неделю над долиной громыхали южные грозы с короткими теплыми ливнями, столбик термометра каждый день подпирал тридцатиградусную отметку. Пропали комары, жужжали шмели и осы, стрекотали кузнечики. Тундра лоснилась жаркими полями пушицы. И по каким-то четким законам природы многие песцы в то жаркое лето остались в зимних шубах. Стоило зверьку нырнуть в пушицу — и он растворялся. Может быть, поэтому природа «отменила» линьку для песца? Основная-то его пища живет в полях пушицы — лемминги и мыши. Но он не прочь был раздобыть птичье яйцо или птенца. Хищник зорко следил за соседями. И стоило Итуиту с Павой уйти от залива подальше, как Злодей начал бродить за кустами, вылезать на кочки, вставать на задние лапы, приглядываясь, нюхая с разных берегов воздух. А потом через ивняк вышел на берег точно против гусиного гнезда.