Выбрать главу

Прибывши в Какогава, остановились у Иосифа Кимура, у которого живет катихизатор и находится комната для молитвенных собраний. Катихизатора не застали дома — он отправился встречать нас в другую сторону. Я пересмотрел метрику, церковный дневник, приходо–расходные записи — все в должном порядке. Молитвенная комната содержится в чистоте и довольно хорошо убрана. Икона здесь — малая Спасителя — в киоте из России (парная к ней, что в Танго), и Божией Матери — в серебряной ризе, старая — тоже размера комнатных.

Когда Павел Накаи вернулся, расспросил о состоянии Церкви, а также о Евфимии Ито, собиравшейся служить Церкви; оказывается, что по–прежнему очень желает служить, только может отправиться в Тоокёо не иначе, как в сопровождении матери, о которой кроме нее позаботиться решительно некому. Даст Бог, устроим.

Вышли посмотреть город, но и смотреть нечего, только и есть порядочного что мост через реку Какогава — довольно длинный; Накаи рассказал, как его недавно пробило саженей на 25 несшимся по реке где то подмытым и уплывшим домом.

Бедный мой Роман упал со второго этажа в доме Кимура мимо лестницы; к счастию, отделался незначительными ушибами — Бог его хранит.

В восемь часов назначена была вечерня, так как христиан нужно было ждать издали. — После богослужения сказано поучение и был совет с братьями, как устроить церковное дело здесь после Собора? При настоящем положении дела катихизатору здесь скучно, ибо новых слушателей нет и братьям невесело, ибо положение их слишком одиноко и заброшено. — Положено было непременно направить катихизаторские усилия на город Акаси; значит — просить на Соборе одного катихизатора для Акаси и Какогава.

28 мая/9 июня 1882. Пятница.

На пути в Вакаяма, — Оосака.

Так как в числе собравшихся вчера христиан не было Анны Сасаки, а она очень хотела повидаться со мной, то братья просили вчера сегодняшним утренним богослужением и отъездом несколько умедлить, чтобы Анна успела до того времени прибыть из Ономаци. Так и сделано было. Кстати, написал письмо о. Анатолию. После обедни, к которой подоспела и Анна, поучения и разговора о церковных делах, из которого еще более выяснилось, что в Акаси нужно начать проповедь, отправились обратно — в десять часов утра. В Оосака прибыли уже в шесть часов вечера, — день был дождливый, скорее дзинрикися не могли идти. В Оосака сначала заехали к о. Якову Такая, где угостили чаем, потом ужином из говядины и яичницы — это в пост–то, в доме священника! Видно, что о. Яков не очень внимателен; притом же как–то бледен, вообще — опустившимся представляется как будто; после нужно будет вникнуть в состояние и причины; теперь же с Оосакскою Церковью еще не начинал знакомиться — мимоездом только здесь. Заметил только о. Якову, что теперь пост, нарушать его я не стану, но так как уже приготовлено, то пусть сами скушают. Кроме того, снял икону из угла — противоположного тому, в котором поставлена другая — и гораздо приличнее, — заметил, что иконы в комнате должны ставиться в одном месте. — Ночевать привели в японский постоялин; но если завтра он окажется хоть наполовину таким дорогим, как бессовестно оказался тот, в котором мы остановились на ночь на пути в Какегава, — 1 ен 30 сен содравший за дряннейшую японскую комнату и по 30 сен за также дрянной и скудный гезен с каждого, то по приезде из Вакаяма остановлюсь в иностранной гостинице, а Роман пусть себе в японской — с него не станут драть, как считают дозволенным себе драть с иностранца.

29 мая/10 июня 1882. Суббота.

Вакаяма.

Рано утром отправились в Вакаяма, 16 ри от Оосака, по уловию быть доставленными туда в продолжении восьми часов с платой 2 ены 70 сен двум людям с тележкой для каждого из нас. — В 1 1/2 ри от Оосака проехали Сумиеси с великолепной кумирней (мия), в 3 1/2 ри — огромный город Сакай, уже в провинции Идзуми; в 7 ри от Оосака — в той же провинции — Кисивата, где был удельный князь с 6 ман коку; по улицам города здесь бродят за милостыней целая толпа монахинь (ама). Тотчас же за тем — город Кайдзука. Дорогой от Оосака по всему этому пространству виден странный образ жатвы пшеницы и ячменя: солома стоит на корню, а колоса — ни одного; колосья срывают в корзины, — и так аккуратно это делается, что поле как будто не тронуто.