Он говорил, судорожно вспоминая большеротого Сашу — как тот впервые вошел к нему в кабинет. Как сел. Как, потянувшись, зачем-то вытер подбородок о левое плечо…
Калибан коснулся плеча подбородком. Глаза-буравчики мигнули; плечистый тоже помнил этот жест.
Калибан коснулся пальцами висков:
— Товарищ полковник… — по глазам плечистого он понял, что снова угадал. — Мне бы отдохнуть… В голове все перемешалось от этого чертового экстрасенса…
Плечистый вдруг усмехнулся:
— Артист… Большой артист вы, Николай Антонович. Вот только если оставить все как есть… Вы же помрете. Обезвоживание, голод, общая интоксикация организма. Так и помрете на казенной коечке. Не страшно?
Калибан потер переносицу. Посмотрел в глаза-буравчики со всем недоумением, на которое был способен:
— Так… Если я — это он, то где же я?
Его «пасли» давно и основательно. Как минимум двое из недавних клиентов оказались подсадными (когда Калибан понял это, ему сделалось нехорошо — как если бы в супе, который он только что выхлебал, обнаружил на дне чье-то ухо с сережкой). Некоторые операции были записаны на пленку — например, Калибану дали просмотреть от начала и до конца всю сцену в аэропорту с Максимовым и Грошевой. Он молча похвалил себя за блестящую работу: одухотворенная Ира с огромными небесными глазами была неотразима. Но, кроме гордости мастера за свое произведение, положительных эмоций Калибан не испытал.
Ему посчастливилось вычислить ребенка Смирнова на детсадовской групповой фотографии (тот возвышался над остальными детьми в группе, и рот у него, обаяшки, был почти до ушей). Но с женой трюк не удался: Калибан не узнал ее на фото, и плечистый полковник в который раз — ласково — предложил ему признать очевидное. Он не Смирнов. Даже не Смирнов под гипнозом. Он Николай Банов, странным образом завладевший сознанием молодого оперативника.
— Вы же меня с ума сведете, — пожаловался Калибан, потирая уголок большого рта. — У меня будет… раздвоение. Я — это не я? Мне к доктору надо…
— Будет тебе и доктор, — пообещал полковник.
Калибан был близок к отчаянию, когда полковник изъявил желание навестить «Парусную птицу» в ее, так сказать, гнезде.
Офис был заперт, жалюзи на окнах опущены, на стоянке скучала в одиночестве «хонда» Калибана. Можно было подумать, что все в мире спокойно и сотрудники «Птицы» разошлись по домам после трудового дня — однако не тут-то было. Изнутри офис полнился людьми в бронежилетах и без, а сотрудники — Тортила, Юриспруда и перепуганная Лиля — сидели в приемной на диванчике и хором грызли Тортилин валидол.
Появление Калибана произвело сенсацию. Бледная Юриспруда поперхнулась таблеткой, Тортила всплеснула руками и чуть не кинулась «клиенту Саше» в объятия, но, к счастью, вовремя спохватилась. Секретарша Лиля истерически разрыдалась. Ее тушь, и без того размытая, потекла по щекам черными струйками.
— Ну-ну, девушка, — благожелательно кивнул Калибан, — чего вы так, не волнуйтесь, разберемся…
Полковник взглянул на него с подозрением. Саша Смирнов в самом деле был незлым Человеком, любящим красивых женщин. Не исключено, правда, что он обратился бы к Лиле другими словами…
В сопровождении бронированных молодых людей Калибан прошел в кабинет Тортилы. Тело Коли Банова лежало в бывшем зубоврачебном кресле — синюшно-бледное лицо, наполовину прикрытые глаза, оскаленные зубы и круглые силиконовые нашлепки по всему телу, под каждым — маленький кровоподтек. Калибану было неприятно и стыдно, что посторонние люди видят его в таком состоянии; плечистый полковник остановился над креслом, заглядывая лежащему в лицо.
— А ведь точно, — сказал будто сам себе. — «Оперативники», был такой сериал. Он там негодяя играл.
Полковник сказал «он», а не «ты», и это давало Калибану надежду на спасение.
Тортила бормотала что-то умиротворяющее и снимала датчики, Калибан видел это, но тела своего не ощущал.
Все обзорные мониторы — кабинет Калибана, комнатка для клиентов, приемная — темнели выключенными экранами. У двери стоял, расставив ноги, мужик в бронежилете.
— С возвращеньицем, Коленька, — крепкими, совсем не старушечьими пальцами Тортила взялась разминать его руки. — Я уж думала, честно говоря… ну да ладно, раскудахталась, старая паникерша, — она покосилась через плечо. — Неприятности у нас, Николай Антонович. Налетели тут, согнали в кучу, выдавайте, говорят, налоговую отчетность… Всю работу нарушили, сеанс затянули… Обыскали, — старушка всхлипнула. — Собаку приводили, искали, представляете, наркотики… Надо Юриспруду на них напустить. Она, как оклемается, встречный иск на них… Ведь правда?