— Вот, укусил меня, — объявил Добчик.
— Значит, вы гонялись за ним, — ответила старая миссис Мэрчи и, подхватывая животное в воздухе, проворковала: — Мой хороший…
Из квартиры воняло. А как же иначе — при четырех котах и вечно закрытых окнах.
— Им не место в моем саду! — бросил он. — Они ходят туда, как в ящик с песком.
Добчик не знал, как котам удавалось пробраться в его сад. Двор находился между четырех башен-квартир, ограничивавших жилой комплекс. Войти в него можно было только через его квартиру. Раньше двор служил местом собраний жильцов, однако уже полвека минуло с той поры, когда люди еще осмеливались собираться в общественных местах. Дворик обходился ему недорого.
Миссис Мэрчи захлопнула дверь прямо перед его носом. А потом вновь открыла ее и выставила в щель пухлый подбородок:
— А ведь у вас скоро день рождения, Добчик?
Он моргнул, удивляясь тому, что она знает о подобном событии. Должно быть, эта особа помнит дни рождения всех, кто живет в доме. Проклятие старости — знать слишком многое. Особенно, если ты — как миссис Мэрчи — не из ученых. Она попусту растратила мощность своего соматического компьютера. Все расчетные возможности, предоставленные ей ДНК, ушли на разгадывание кроссвордов, регулярно публиковавшихся на страницах «Таймс», и на разведение кошек.
Она настаивала на своем:
— И, кажется, восьмидесятый день рождения, не так ли?
— В самом деле?
Восемьдесят — это как раз тот возраст, когда у многих стариков срывает крышу, и они теряются в лабиринтах Знания. Некоторые так и говорят — поехал в «Комнату смеха». Но это не болезнь Альцгеймера; просто ты знаешь слишком много и оттого обращаешься внутрь себя. Думаешь, думаешь, всегда думаешь.
— Так почему бы вам не созвать гостей? — фыркнула она. — Сколько же лет у вас не было ни единого гостя, Добчик?
Он повернулся к ней спиной и отправился восвояси.
Однако голос ее следовал за ним:
— Пригласите всех своих друзей, таких же, как вы, кошконенавистников!
Дверь за его спиной захлопнулась.
Однако никаких друзей-кошконенавистников у него не водилось. По правде говоря, друзей у него не было вообще. Впрочем, подруг не было и у самой миссис Мэрчи. И это отчасти утешало.
Кучка двадцатилеток сидела на стульях, глядя на Добчика пустыми глазами. Они были приняты в инженерное училище — как умнейшие из умнейших. Они еще не успели прожить столько, сколько нужно, чтобы овладеть своим психосоматическим компьютером. Да, они прошли Изменение, подверглись обработке. Однако в том, что теперь любой из них проделывал счетные операции в миллиард раз быстрей, чем «Пауэр Мак» его собственного дедушки, не было ни капли толку.
Добчик вздохнул. Ну, поехали. Он попытался вдолбить им упругие свойства керамики в четырехмерном приближении, однако к нему были обращены глаза столь же стеклянные, как и у кота миссис Мэрчи. Среди студентов сидела одна молодая особа, которая обыкновенно соображала быстрее всех. Она подняла руку. Ну, слава Богу.
— Да, Бритни?
— А это будут спрашивать на экзамене?
Добчик нахмурился. На него накатила волна досады, от которой даже запершило в горле. И он позволил себе резкость:
— Да, будут. И вам придется все выучить.
Они смотрели на него, стыдясь собственной молодости и глупости.
— Я не могу кормить вас с ложечки. Вы должны читать. Заниматься. А не сидеть здесь и ожидать, когда на вас снизойдет просветление. Не ждите его. Каждый из вас представляет собой превосходный компьютер. И нужно научиться пользоваться им. А не просто сдавать экзамены. — Преподаватель коротко глянул на Бритни.
Он отпустил студентов, пожалев о том, что позволил себе на мгновение потерять самообладание. Изображение их растворилось, как мыльные пузырьки в воде, оставив Добчика в саду — перед лимонным деревом.
Невзирая на чудеса, которые творила соматика тела, интерфейс давался с большим трудом. Тонкое дело. За десятилетия образовывались новые нервные связи, покоряясь мозгу, учившемуся пользоваться новыми орудиями. И орудиями этими были тело и все его системы, подчинившиеся во время Изменения молекулам-проектировщикам и подкрепленные веществами-посредниками, создающими связи между молекулами ДНК, или бросовой ДНК, использующейся при вычислениях. Но дело было не только в ДНК. Биокомпьютер хранил информацию в органах, системах, гештальте всего организма. Даже молекулярные программисты толком не понимали, каким образом тело воспринимает Изменение и во что превращается после него. Процесс был не из опробованных органами здравоохранения и одобренных ими. Он осуществлялся по-партизански; сперва речь шла о нескольких ученых, потом о богачах, за ними последовали любители приключений на свою голову и только после них — все остальные. Остановить это было невозможно.