- Денег не займу. У самого нет. - Проговорил Виктор Павлович, усаживаясь за стол и, жестом приглашая соседа присоединиться к нему. - А вот с тобою за компанию, дерябну.
Полторак прихрамывая, подошёл к столу, неспешно отодвинул стул и, усевшись, не дожидаясь, когда хозяин дома нальёт самогон и себе: залпом - единым глотком выпил содержимое своего стакана. Пил как воду, даже не морщась, и не думая о том, что может этим обидеть гостеприимного соседа. Впрочем, по этому человеку было видно, что с ним произошло что-то плохое, можно даже сказать, из ряда вон выходящее. Поэтому Виктор, только пожав плечами, снова наполнил опустошённый стакан, и снова тот был выпит с небывалой поспешностью.
- Так. Пока огурчики не похрумкаешь, и не 'отдышишься‟ после первого дуплета, больше не налью. - Сказано это было безапелляционно. - Твоё здоровье Олежка.
Стакан был опустошён, но не так мгновенно, да и в отличие от соседушки, Виктор Павлович аппетитно загрыз огурчиком выпитое. Как этого и хотел Полторак, никаких расспросов и поползновений к душевной беседе не было. Через несколько минут, Олег, слыша, как Павлович ест огурцы, - именно слыша, потому что его отрешённый взгляд бесцельно 'сверлил‟ потёртую клеёнчатую скатёрку, накрывавшую небольшой стол. Так вот, Олег машинально потянулся к тарелке, взял, и также бесстрастно надкусил крупный огурчик. А ещё немного погодя, сжав кулак с закуской так, что из пятерни потёк сок и меж пальцами полезла огуречная кашица; сосед заговорил:
- Сегодня утром, ко мне, точнее в магазин, прибежала взмыленная Марфа, глаза навыкате, орёт: - 'Ой, Божичка! Ратуйте...‟! - Ну, мы все к ней. Что голосишь? Что стряслось? Дура ты этакая. А она: - 'Ой, мне старшая доча звонила-а-а! Говорит что из Шилки, к нам солдаты на танке выехали! Она говорит что слышала, как те говорили меж собой, что едут нас убивать! Ой маточка...!
Выпитый алкоголь, видимо позитивно действовал на Полторака, взгляд его ожил, на белом как мел лице начал проявляться румянец. А может быть, ему полегчало ещё потому, что он решил не держать в себе все эти плохие новости, а рассказать их соседу - скинуть груз пережитого.
- Ты только представь себе Петрович, - говорил захмелевший сосед, продолжая сжимать кулаки, да так сильно, что побелели пальцы, - мы все пошли на ту дорогу. Ну, ту, что из Шилки к нам идёт: все пошли, и я пошёл - может быть стало боязно того, каких бед может натворить эта техника в нашем городке. Лучше уж там погибнуть, чем на такой кошмар смотреть здесь. Не знаю, не помню; не скажу, что мной двигало.... Только мы встретили ту БМПшку - у околицы. Долго ждали, но всё же встретили. Солдатики на броне сидят - как будто мы могли дорогу заминировать! - возмутился Олег, удивлённо разведя руки и скорчив соответствующую мину. - А я, даже ножа с собою не взял, впрочем, как и все остальные.
Выпитый алкоголь, всё сильнее завладевал Полтораком, однако он этого не замечал. Мужчина удивлённо посмотрел на размозжённый им огурец, огляделся, и выкинул его остатки в помойное ведро, стоявшее неподалёку: после чего, он потянулся к другому и уже с аппетитом надкусил его. После чего, прожевав, продолжил свой рассказ:
- Ну мы с бабами перегородили дорогу. Ну не только бабы, я там был, Кузьмич, Рылик, ну тот, что на Технологичной живёт. Вообще-то, нас мужиков тоже немало было. Стоим мы, смотрим на неё, а эта броневая махина на нас несётся. Я чуть в штаны не наделал - от страха то. Вот он меня прошиб, гад этакий - аж нутро похолодело. Но, БМП остановился перед нами; урчит мотором, газует. А солдаты на нас своё оружие навели, и требуют чтоб мы им дорогу освободили: мол, приказ у них какой-то есть. А мы в ответ: - 'Не пропустим и всё тут! Неча вам там делать‟! - А наша Леська - училка, та вообще кричит, мол стреляйте в нас здесь - убийцы: не пущу к своим детям. Да как рванёт на груди куртку. Я грешным делом подумал, что сейчас она свои титьки засветит. А нет, под ней свитер вязаный поддет. А солдатик ей с 'брони‟: - 'Пошла вон, тётка! Ей богу выстрелю‟! - А она: - 'Стреляй касатик! Может быть кто-то - такой как ты и в твою мамку пальнёт! Тоже по чьему либо приказу‟! ...
Видимо рассказчик подошёл к самой неприятной части своего повествования. Он, неожиданно ударил со всей силы по столу кулаком, и зло посмотрев в глаза собутыльнику, выкрикнул:
- Таки стрельнул - гадёныш! Поверх голов, но дал очередь! Все сразу в крик, в рассыпную: только я стою, опешив и замерев как истукан, да Леська. А боевая машина, рыча двигателем, рывками стала к нам подкатывать. Того и гляди задавит нас. Вот тут наша училка и заорала, да так громко, что у меня оцепенение прошло. Гляжу, а она упирается, - ручонками, в машину стало быть упёрлась, а та её потихоньку двигает. Представляешь, машина едет, баба упирается: того и гляди, не устоит на ногах, так сразу под колёса и попадёт. Да при этом кричит: - 'Стой! Стой гадёныш! Стой фашист проклятый‟! - Тут уж я не успел сообразить, как стал рядом с нею и тоже попытался остановить БМПшку. Я упирался; да смотрел под ноги, видел как мои туфли чертят по дороге две полосы; чего-то кричал, и она стала. Ну, боевая машина стало быть, остановилась. Подымаю взгляд, а солдат так зло на меня смотрит: и тут снова вскидывает свой автомат и наводит на меня. Тра-та-та-та! Аж уши заложило...