— Я не понимаю, — горько произнес Долгов. — Кто мог такое со мной сотворить? Кому это нужно?
— Жаль, — вздохнул адвокат и посмотрел на часы. — Жаль, что вы не хотите сотрудничать. Мне было бы легче.
— Кошмар! — прошептал Долгов. — Какой же это кошмар… Истинно говорю: не убивал я эту сволочь! Не было меня там.
Адвокат поднялся, закрыл лэптоп и спрятал в рюкзак.
— Я сделаю все, что в моих силах, Владимир. Мне вы можете доверять. Я вам, к сожалению, — нет. Постарайтесь хотя бы выспаться. И не отказывайтесь от ужина. То, что вы вчера ничего не ели, на пользу не пошло.
Долгов смотрел прямо перед собой, думал о чем-то своем и молчал. На адвоката не смотрел, будто его здесь не было.
Ковельски вышел.
За ужином судья был рассеян, думал о своем, а может, вообще ни о чем, судя по взгляду, блуждавшему без видимой цели. На вопрос жены, который она задавала всякий раз перед тем, как приступить к трапезе и во время еды хранить молчание, судья ответил не так, как обычно, и это внушило Элизе тревогу.
— Интересная баталия складывается, — сказал судья, глядя в пространство.
Обычно он отвечал: «Да как обычно. Расскажу после ужина, милая».
— Что-то пошло не так? — осторожно осведомилась Элиза, подкладывая на тарелку мужа куриный шницель с зеленым горошком и листьями салата-латука.
Судья поковырял вилкой в тарелке, положил вилку и потянулся к телефону, лежавшему на краю стола — чтобы не мешал перемене блюд, но при необходимости, был под рукой.
— Кен, — сказал Бейкер, когда комиссар ответил на вызов. — Как там Варди?
— В коме, — отозвался комиссар. Разговор велся по громкой связи, чтобы слышала Элиза. — И будет в коме минимум два-три дня. Опасности для жизни уже нет, к счастью.
— Понятно, — сказал судья, продолжая рассеянно смотреть по сторонам.
— Я в курсе того, как прошло сегодняшнее слушание, — продолжал комиссар.
— Надо было все-таки отложить заседание. — Голос судьи звучал неуверенно, и Элиза с беспокойством посмотрела на мужа. Что-то действительно пошло не так, Джош никогда не выглядел будто в воду опущенным, и голос — будто судья не мог решить, на какую лошадь поставить: вроде Каролинка в хорошей форме, но и у Магнума высокие шансы…
Комиссар не хотел комментировать решение судьи, но и отмалчиваться считал дурным тоном — знали они друг друга два десятка лет, и сколько за эти годы было говорено, выпито, обсуждено и поспорено…
— Не знаю, — сказал комиссар. — Что вас беспокоит? Айзек сказал то же самое, что сказал бы и сам Варди. Он и не мог сказать ничего иного. Экспертиза есть экспертиза. На мой взгляд…
Он умолк, вовремя поняв, что высказывать сейчас свое мнение по делу неправильно, неэтично, и судьей будет воспринято неверно.
— Экспертиза есть экспертиза, — повторил Бейкер. — Скажу честно, Кен, я был поражен: говорил будто сам Клаудио — его голос, его интонации, даже кое-какие знакомые словечки. И все четко, как обычно.
— Ну так замечате…
— Мне пришлось, — перебил судья, — перенести продолжение слушания на завтра. Меня беспокоит, что Айзек заговорил о новой экспертизе. Я не уверен, что Клаудио знал об этом.
— Самодеятельность Айзека, думаете?
— Понятия не имею.
— Вообще-то, — задумчиво проговорил комиссар, — искусственные мозги не способны делать то, что не записано в программе. Ну… так мне кажется. Отвечают на вопросы и с этим справляются великолепно, судя по тому, что мне рассказывал Парвелл. Но они не придумывают ничего своего, если вас беспокоит именно это.
— Наверно, вы правы, Кен, — сказал судья, заканчивая разговор.
Он положил телефон. придвинул тарелку и энергично вонзил вилку в шницель. Пара горошин вылетела на скатерть, судья аккуратно их подобрал и отправил в рот.
— Что-то пошло не так? — спросила Элиза, голосом показывая, что не настаивает на ответе, но и ждет объяснений.
— У меня ощущение, — сказал судья, — что Айзек собирается сказать о чем-то сверх плана. И я не представляю — о чем именно.
— Спроси у того парня, который…
— У меня ощущение, что он и сам не знает.
— Все будет нормально, — неуверенно произнесла Элиза. Судья скосил на жену недовольный взгляд и доел наконец последний кусок шницеля. Горошек остался на тарелке.
— Не буду я звонить Витгенштейну, — решил судья, вытирая рот салфеткой. — Это неправильно, неэтично, и может быть неверно воспринято. Пойду посмотрю телевизор. Ты как?
— Приберу здесь и приду к тебе.
— Отлично, — резюмировал судья.