— Да как же я могу помочь вам?
— Помни, Катя, кроме того, что я тебе на всю жизнь буду благодарна, я тебе дам за это много денег. Ты можешь ими смело поделиться с тем, кто тебе поможет.
— Да кто же мне поможет? — задумчиво произнесла Катя. Намек на большое вознаграждение взял верх над боязнью.
— Хорошо, барышня я переговорю с Иваном. Он откроет тот ход, который ведет из ванной на черную лестницу.
— Надо еще достать пальто и шапку — он в одном фраке.
— Попробую поговорю с Иваном. Он по-настоящему, как жених, любит меня и должен сделать это для меня.
— Поговори, Катя, поговори, милая. Если ты это мне устроишь, ты не останешься в накладе.
Катя ушла, а Елена Николаевна кинулась в ванную и крикнула в громадное жерло камина:
— Ты здесь?
— Здесь, — отвечал изнутри глухой голос.
— Сейчас я освобожу тебя, жди!
И Терентьева вернулась в будуар.
Через полчаса после скандала храм, в котором должны были венчаться Андрюшка и Терентьева, опустел.
Лампады тихо мигали перед золоторизными образами, кое-где с слабым звуком падала на каменные плиты капля воска. Два сторожа, собираясь уходить, все продолжали толковать о случившемся.
— Как это, братец ты мой, он порснет… Держи! Держи! А он как стрельнет по паперти по самой, один, другой раз да и убег… Невеста без чувствия упала… а другой-то, брат его, что ли… погнался было за ним, да его удержал сыщик, все, говорит, будет, его, говорит, со дна моря вам доставлю.
— Слыхал я, — сказал другой, — что этот, который убег-то, незаконный сын графа…
На улице стал накрапывать крупный дождь, который вскоре перешел в шумный ливень. Ветер хлестал целые волны брызг в окна и лица прохожих, вывертывал зонтики. По улице шел человек среднего роста, крепко и сильно сложенный.
В руках его была палка с металлическим топориком вместо рукоятки.
На голове его была шляпа, то, что называют котелком.
Весь мокрый, он шел, однако, медленным шагом, зорко оглядывая местность.
Улица, по которой он шел, была позади церкви и упиралась в большой модный проспект.
Вдруг в конце ее кто-то несколько раз отрывисто просвистел.
Пешеход прибавил шагу и через несколько минут сошелся с длинным субъектом в фуражке и высоких сапогах.
— Ну что? — спросил его котелок.
— Скрылся… — отвечала фуражка.
— Вот дьявол-то.
— Чистый дьявол.
— А был на виду.
— Кажется, видел его, но он вскочил на извозчика, я не мог за ним следовать, потому что на всей этой проклятой улице не было ни одного другого извозчика.
— Где ж ты пропадал все это время, из церкви уже все разъехались.
— Я встретился со Шлепкиным.
— Это который поступил-то недавно?
— Да. Он мне обещал добыть его живого или мертвого.
— А мне тоже обещал Колечкин, только этот трусоват, страсть как напуган. Если, говорит, я с ним встречусь — пропал.
— Куда же Колечкин ушел из церкви?
— Поехал с графиней, с доктором и молодыми второй пары.
— То есть с Павлом и Петровой?
— Да.
— А граф-то, старый-то? На колени падал, когда его арестовывали, а потом драться начал… Но его скрутили.
— Интересное, брат, дельце, за него и приняться весело… Я даже рад, что он удрал. Чем больше труда, тем больше мы заработаем.
— А странно, брат, Колечкин как будто знал, что он удерет, и рассказал, что баронесса фон Шток лихо наградит того, кто поймает негодяя…
— Совсем, брат, История на парижский манер… Вроде чего-то… И оба сыщика, прибавив шагу, скоро вышли на шумный и людный проспект.
Арестованный граф Иероним Иванович сидел перед решетчатым окном своей камеры и мрачно глядел на пустынный двор, по которому только изредка пробегал кто-нибудь из служащих да стояли под ружьем трое неподвижных часовых. Перед состарившимся жуиром проходила целая жизнь. Теперь, как и бывает по большей части, он на досуге стал постигать все ее ошибки и приходил к заключению, что прожечь жизнь — не значит насладиться ею.
Так всадник, проскакавший в карьер по живописному парку, оглядывается назад с сожалением, что не проехал тихо под пленительно-тенистыми сводами, между душистых куртин, полных цветами. Он и рад бы вернуться назад, чтобы, проехав еще раз, поправить свою ошибку, но это сделать нельзя, конь его, закусив удила, мчится вперед, и его слабая рука не властвует уже над бешеным животным… А вдали бездонный овраг, к которому несется он с страшной быстротой… Что-то там на дне его, камни или терновник, мягкий, мшистый ковер или бурная струя потока, не все ли равно?