— Понял.
— Свистунов тебе поверит. А ты ему еще и письмо от Романо́вских представь. А это сможешь сделать?
— Смогу. Они завсегда, как приезжают, мне письмо для Свистунова оставляют.
— А потом будешь приходить ко мне и рассказывать, что и как. Встречаться будем за погорелым местом.
— Понял.
Романо́вские приехали через два дня. Дежурил Семеныч и еще двое. Как увидели, что к Сатане прошли двое незнакомых, обрадели, и дрожь по телу прошла, как после свадьбы перед молодой женой. Зарядили ружья и ждали. Ждали долго, чуть не всю ночь. Уже под утро распахнулась дверь, и кто-то вышел на крыльцо, попыхивая папироской. Из темноты выпрыгнуло:
— Кто такой?
— А тебе что?
Голос не Сатаны, и Семеныч взялся за дело. Тупо стукнул приклад об голову, и огонек от папиросы покатился под крыльцо. Одного не стало. Другой — в избе. За этим зашли просто туда. Когда тот выдернул из штанов револьвер, Сатана схватил его за руку, и он только успел злобно проскрипеть:
— Засада… Ладно… Ответите…
Ночью же доставили связанных проезжих Гурде, а на утро через завод он переправил их в город. После немного постреляли, напугав баб, которые подумали, что опять пришли бандиты.
Как уговорились, Сатана выбежал из избы и помчался к Стрижевским лесам. Отбежав сажен сто, он вернулся назад и для хитрости разбил окно в своей избе. А после зашагал сначала по перелеску, потом по лесорубной дороге, а потом еле видными тропками, которыми раньше бродил за дичью. Шел наугад. Ночь тихая. Небо — шатер из звезд, и голубые светляки их трепетали в просветы между деревьев. Сатана шел и шел, похрустывая сапогами по снежной корке. Ему все равно. Не удастся, — плохо. Но только, зачем не удастся? Про Сатану там знали. Не впервой письма переправлял… И если придет, встретят, как своего. А страху нет. Суметь бы все следы замести. Романовские пока что не докажут. Крепко скрутили их. Наверное, по железной дороге в город отправят. А ему что? Бабы нету, робят тоже. Сам, как перст. Сумеет отплатить за Настасью.
Сатана подошел к бандитскому логову, когда утреннее солнце заиграло пятнами на высоких соснах, еще не успевших стряхнуть с себя ночного холодка. Выставленный в секрет рябой Афонаська долго не пускал Сатану.
— Хто такой будешь?
Но Андрюшка ловко попал в нужный тон.
— Доведи к атаману, — скажу.
— К какому еще атаману?
— А к вашему. Чего кричишь? Не знаю, што ль, чьи будете.
— А знаешь, так и проваливай к чортовой матери, покудова цел.
— Вот и не уйду. Доведи к атаману, — потому первостепенное дело. Я, может, в вашу бандитскую организацию человек со сто достану, а ты, дурень, препятствуешь.
Афонаська недоверчиво глядел на Сатану, не зная, что делать. А потом неожиданно ткнул его в спину.
— Валяй! Пойдем!
Шли узенькой извивчатой тропкой в самую густоту леса. Над тропкой корявыми переплетами торчали голые ветки, которые Афонаська раздвигал руками, и от этого они хлестали шедшего сзади Сатану по лицу и по шапке. Сатана ругался.
— Эй, ты, рябая рожа, короче на поворотах.
— Ты кому это? Не мне ли?
— Конешно, не вчерашнему дню.
— Чаво лаешься?
— А ты ветками-то не больно орудуй, а то как раз глаза к дьяволу выколешь.
— Ничего. Не велика птица. Кривым походишь.
Тропка постепенно сошла на-нет. Продирались прямо сквозь густую целину, еще не обогретую солнцем. Его лучи скользили по верхушкам деревьев и терялись в мокрой паутине сучьев. Афонаська мурлыкал песню, Сатана молчал.
Вдруг деревья разредились, и только путаный кустарник охранял еще бандитское логово. Но вскоре и он, забежав в овраг, потерялся в его изрытых окраинах. За оврагом черными проталинами и лысинами нерастаявшего снега улыбалась поляна, на которой лихо гуляло апрельское солнце. Вверху синь безоблачная, теплая, смотри — не насмотришься. Внизу на поляне земля изрыта. Три землянки, начатый сруб, палатка да десяток шалашей. Перед одной землянкой бородатый мужик в расстегнутом полушубке колол дрова. У потухающего костра трое, тоже в полушубках, спорили. Афонаська еще с оврага заорал:
— Братва-а! Здоро́во живете́-е!
Один лохматый встал от костра и пошел навстречу, держа винтовку на плече дулом вниз. От него крепко пахло самогоном. Поровнявшись с Афонаськой, встал, сдвинул шапку на лоб, почесал в затылке и зевнул.
— А-аа-а… Кого привел? Языка што, ль?
— А кто е знат? — добродушно ответил Афонаська. — Может, язык, а может, другой хто. Сам напросился.