Стоит Вовка на столбике, руки в карманах, матросская шапка на одном ухе висит — удаль! Будто не слышит, что тетка зовет. — Ну ее там, надоела.
Командует Вовка — торжество в голосе:
— Флотилию на берег, сдать на ремонт, расчет завтра!
Засуетились ребята, расхватали моченые лодки, в карманы потискали — ждут дальнейших приказов.
— Изволь тотчас же бросить игру! Завтра целый день на замке посидишь.
Разом сдуло командира со столбика. Видит, из себя вышла тетка. Вот-вот взвихрятся серые цапли, налетят, задолбят желтыми клювами, — не снести тогда ему головы.
Дребезжат, звенят, бьются — хруст-хруст — пленки стеклянные. Смеются в свете балконном, задорно сверкают глаза Вовкины, синие — лужицы ручьевые.
Знает секрет он — не выдаст. Знает, куда девался с мотором Андрей — не скажет. Брат и на трамвае проедет — не страшно, успеет. И тут же разом — бряк, что в голову прыгнуло — авось, грозу пронесет.
— Андрей по делу уехал. Его сам Шелахович послал.
— Как Шелахович? Сам Шелахович!
Ликует, смеется детское сердце, как ласточка в воздушной глуби. Поверили долгоносые цапли, низко пригнулись, реверанс хотят сделать.
— Как, Шелахович?
Стоит Александр Степанович на пороге. Приступ волнения борется в нем с хладнокровием британца.
Широким крестом осеняет тетка Александра Степановича — пусть хранит его дева пречистая, — целует три раза.
— Ну, с богом теперь, Алексашенька, поспеши на трамвай. Трамвай скорей, чем извозчик.
Свистит, шумит, кричит ветер в уши машине. Скачут дутые шины, режут лужи в куски.
— Потише ты! Боюсь я! Что ты, Андрюша, сбавь ходу!
— А ты не гляди…
Играет сердце в Андрее — во весь дух машину пустил: в его руках — знает.
Гладкая дорога мчится навстречу, пустая: шоссе. По улицам так не проедешь. Только лужи вот: пш-ш! — обдают дождем, — жмурься.
Крепко-накрепко сжала Фрося глаза, не смеет открыть. Не поймешь, что за шум — хлещет ветер, как парус платком, а сама, как подбитая птица, с одной стороны на другую: бух-бух.
Вздрогнула вдруг, накренилась, круто свернула машина и пошла легким ходом под гору. Оглянулся Андрей, осторожно машину ведет, с тормозом.
— Глянь-кось, не бойся, картину-то! А!
Глянула Фрося, — река. Вся, как колотым сахаром, засыпана льдом, — тронулась. Вода меж льдин — не вода — черное пиво… Вздулась высоко, к ногам подошла, брыжжет пеной хмельной, голову кружит.
А может быть, от тряски это, — укатала машина?
Скачет мимо река — бешеный конь. Оседлал ее лед, распластался по ней, не уйдет без него: взнуздал.
Несется река, закусив удила, гривой машет косматой, знает: не долга льдовая ноша.
Кувыркнулись, сверкнули в небе льдинки прозрачные, вот-вот стают — весна! Зашумела, зафыркала, поворотилась машина: путь дальний еще — сладко! Заухало попрежнему Фросино сердце — будь, что будет — ну, что ж: всякому свое право на радость положено. Зерну каждому — своя борозда. Окреп к ночи ветер надречный, хмельной в силе своей, грозный ведет ледоход.
Татьяна Игумнова
Марианна Яхонтова
«Декабристы»
Сергей Иванович Муравьев-Апостол — подполковник.
Матвей — его брат.
Павел Иванович Пестель — полковник.
Михаил Павлович Бестужев-Рюмин — поручик.
Иван Иванович Сухинов — поручик.
Анастасий Дмитриевич Кузьмин — поручик.
Князь Трубецкой — полковник.
Князь Волконский — генерал.
Степан — денщик С. Муравьева.
Пашков, Щур Гульбин, Спасенихин — солдаты Черниговского полка.
Грохольский — унтер-офицер.
Марина Александровна Стрешнева.
Софья — ее сестра.
Владимир Стрешнев — полковник, ее брат.
М-м Лорэ — гувернантка Стрешневых.
Николай I.
Иван Эдуардович Шервуд — унтер-офицер.
Левашев — генерал.
Гебель — полковник Черниговского полка.
Ланг — жандармский полковник.
Аракчеев.
О. Фотий — архимандрит.
Красовский — цензор.
Настасья Минкина — крепостная Аракчеева.
Аннет — молодая дама.
Сенька, Ванька — крестьянские мальчики.
Врач.
Солдаты, гости, жандармы, тюремные сторожа и конвойные.