Шервуд. Зная ваше великодушие и высоту взглядов, могу ль жалеть об откровенности? Мой отец был честным человеком, хотя и торговал кожами. Он всегда говорил мне; «Джон, я торговец, но я честный человек. Я не обманываю тех людей, что покупают у меня кожи, и если они платят дорого за плохой товар, то это их дело». Человек острого ума и без предрассудков, не правда ли? Конечно, это дело торговое, а пятно, омрачающее жизнь мою, другое. Знаете, молодость, пора страстей, увлечения бурного нрава, привычки прежнего богатства, — вот что погубило мое спокойствие. Я взял у казначея солдатские деньги, чтоб уплатить долг, и не мог во-время вернуть их. Казначея судили, но он не мог доказать, что дал мне, и, к тому же, ведь он не имел права давать. Я хотел назвать себя, потому что храню честь свою, но моя невеста, моя дорогая Анна была смертельно больна, и я не мог нанести ей последнего удара. Это был ангел на земле, г-н подполковник, с сердцем чувствительным и чистым, как лилия. Я молчал в совершенном отчаянии, а потом было уже поздно. И до сих пор я терзаюсь, не находя покоя ни в наслаждениях жизни, ни в исполнении велений долга… Я вижу, в вас вспыхнуло презрение, г-н подполковник. Да, я достоин презрения, я червь на путях вселенной. Я сам себя презираю, и вы не можете смотреть иначе на такую язву на теле человечества.
Сергей Муравьев. Успокойтесь, Иван Эдуардович. У меня не было и мысли о презрении. Не будем говорить о вашем прошлом.
Шервуд. Нет, нет, презирайте меня! Ведь Шервуд не один: нас много. Нам, можно сказать, принадлежит вселенная — таким с грязцой маленькой. Такие, как вы, г-н подполковник, стоят на витрине человечества. Глядите, дескать, каких имеем, глядите, поучайтесь и надейтесь. Да ведь это обман, это ведь на показ, а остальной товар гнилой. Вы меня простите, г-н подполковник, от истерзанного сердца говорю. Помогите мне снять тяжесть гранита с души моей. Вы можете сделать это, вы можете!
Сергей Муравьев. Вы слишком многого хотите от меня, Шервуд. Впрочем, мне приходилось видеть забвение и не таких проступков, поэтому я надеюсь, что это будет не слишком трудно.
Шервуд. Укажите мне — и я ваш раб, которого можно наказывать и посылать, куда угодно. Вы дали открыть мне мои раны и не отвергли меня с презрением, и я благодарен до самозабвения. Приказывайте, повелевайте — исполню даже то, что сверх сил моих. Я оправдаю ваше доверие, г-н подполковник, я оправдаю его, как никто.
Сергей Муравьев. Да, может быть, как никто, Шервуд. Я сейчас напишу вам письмо. (Пишет.)
(На улице слышится стук колес. Коляска останавливается, и Марина подходит к калитке.)
Марина. Ну, подожди, Софи, одну минуту, самую маленькую.
Софья (из экипажа). Все минуты одинаковы. Я говорю тебе, что это невозможно. М-м Лорэ, она хочет войти.
Марина. Чем же это дурно? Всем известно, что Мишель мой жених.
М-м Лорэ (из экипажа). Да, но не ваш муж, дитя мое. У вас всегда странные желания.
Марина. И непоколебимые, дорогая madame. (Входит в сад.) Мой друг, вы тоже осудите меня?
Сергей Муравьев. Нет, никогда, Марина Александровна.
Марина. Боже мой! Я думала, это Мишель. Простите, ради бога, простите.
Сергей Муравьев. Как будет счастлив Миша. Я сейчас позову его. Позвольте представить вам: Иван Эдуардович Шервуд. (Подходит к террасе.) Степан!
Степан (из комнаты). Что прикажете, ваше высокоблагородие?
Сергей Муравьев. Попроси сюда Михаила Павловича.
Степан. Слушаюсь. У нас рама сгнила, ваше высокоблагородие. Экие окошечки шутовы!
Сергей Муравьев. После об этом.
Степан. Опять забудете. Говорил намедни — и забыли. Стекло вывалится. (Уходит.)
Шервуд. Вы, вероятно, из столицы, сударыня, и не привыкли к захолустью, где просвещенный человек не в силах приложить щедрые дары, данные ему природой.
Марина. Из столицы? Почему вы так думаете? Нет, я всегда жила в деревне.
Шервуд. Эта земля недостойна вас, сударыня. Вы… (Сергей Муравьев подходит к ним.) Вы извините, г-н подполковник, долг службы призывает меня. Примите выражения нижайшего почтения, сударыня.
Марина. До свидания. (Шервуд уходит.) Какой странный солдат. Он смотрел на меня так, точно я его ротный командир. Хотя и приказано есть начальство глазами, но мне стало страшно.