Аннет. Прелестно!
Бестужев. Марина, милая, дивная!
Кузьмин. Терпсихора!
Марина (музыкантам). Почему так медленно? Скорей!
Сергей Муравьев (тихо, когда Марина приближается к нему). Не надо больше, вы устали.
Марина. Нисколько. Я хочу.
Сергей Муравьев (подходит к Бестужеву). Миша, посмотри, она бледна. Попроси ее не танцовать больше.
Бестужев. Вы устанете, Марина. Становится холодно…
Марина. Нет, нет… Мишель, дайте мне руку.
Бестужев (подбегая к ней). Боже мой! Вы нездоровы? Что с вами, моя дорогая, милая муза? Пойдемте. Сядьте здесь.
Стрешнев. Что такое? Что с тобой?
Кузьмин. Вот скамья.
Аннет. Ничего, дорогая, все пройдет.
М-м Лоре. О, мой бог! Дитя мое.
Бестужев. Ну, что, Марина? Вам лучше? Да?
Марина. Да, да, не тревожьтесь. Кружилась много, вот и все. Не ждите меня, мы с Мишелем дойдем потихоньку.
Стрешнев. Дай посмотреть. Снова розовеешь — значит, ничего опасного. Все от неумеренности, madame, не так ли? Однако нас ждут. Пора в гостиную, господа. Я надеюсь на вас, Мишель.
(Все уходят, кроме Марины и Бестужева.)
Бестужев. Так ничего? Все прошло?
Марина. Ну, конечно… Мишель, скажите, вы очень меня любите?
Бестужев. Я? Вас? И вы спрашиваете? Я бы не умер, потеряв вас, нет, но я утратил бы все вдохновение, Марина. Революция, вы и Сережа — больше нет ничего!
Марина. А если б вам пришлось выбрать меня или его?
Бестужев. Почему? Разве вы его не любите?
Марина. Нет, я опять говорю глупости. Смотрите, как река тиха, Мишель. Иногда кажется, что можно пройти по ней, как по паркету. Вот и рыба плеснула — верно, щука. А от луны серебро сыплется.
Бестужев. От этого света вы белая, белая, как будто прозрачная.
Марина. Тогда вы должны видеть, что у меня в руке.
Бестужев. Покажите.
Марина (становится на обрубок.) Смотрите.
Бестужев. Что это за урод?
Марина. Жук. Как он шумно летит. Он опоздал умереть и потому такой тяжелый, как генерал Рот. Когда с ним танцуешь, кажется, что кружится башня.
Бестужев. Какой вы милый ангел! Чудный ангел! Я мог бы без конца смотреть на вас, умереть, глядя на вас. Теперь я спрошу, а вы меня любите? Я боюсь сказать — «очень», но немножко?
Марина (кладет руки ему на плечи). Вот так.
Бестужев. Марина! (Хочет поцеловать ее.)
Марина (быстро спрыгивает на пол). Нет, нет, Мишель. Будьте ко мне снисходительны. Я все огорчаю вас. Пойдемте домой. Хотите, я ни с кем, кроме вас, не буду танцовать или завтра не поеду к Волконским, потому что вы не едете?
Бестужев. Ваши жертвы слишком велики, чтоб я мог принять их, и, мне совестно, но они доставляют мне невыразимое удовольствие.
Марина. Тогда они ваши, мой добрый, хороший Мишель.
(Бестужев и Марина уходят. Входит Шервуд.)
Шервуд. Живут с приятностью. Плохо там слышно наверху, пожалуй, снаружи лучше. Так, здесь соберутся судьбы российские решать. А захочу, — и не будет ничего. И ножек беленьких никому не видать. А то возьму и подарю. Пожалуйте, ваше благородие, от вечного унтера дар.
(Шервуд уходит. Входят Сергей Муравьев и Пестель.)
Пестель. Вы говорите, Вадковский прислал вам Шервуда, — годится?
Сергей Муравьев. Слишком много говорит о благородстве, чтоб быть благородным. Я никак не мог преодолеть неприятного чувства при свидании с ним. А потом это презрение его к солдатам… Нет, не подходит. Он напоминает мне улитку. Скользит по руке влажный, чувствительный.
Пестель. Если человек очень любезен, то почти всегда надо ждать от него подлости. Я хотел поговорить с вами об избрании вас вторым членом Директории Тайного Союза. Вы понимаете, что странно мне быть единственным, когда вся военная сила в ваших руках.
Сергей Муравьев. Вы все равно останетесь единственным, Павел Иванович. Но это будет лучше. Мое избрание послужит противовесом вашему честолюбию, которого так боятся на Севере.
Пестель. А вы верите в мое честолюбие?
Сергей Муравьев. Нет. Мы уйдем, Пестель, когда будем не нужны нашей Республике. Вы в монахи, я в бегуны.
Пестель. Вы любите человека, Муравьев. Революция поставит перед вами выбор: человек или человечество. Их нельзя любить вместе.