Марина. Ты забываешь, что у Мишеля нет усов и он так же тонок, как Софи, к тому же, совсем не ревнив.
Стрешнев. Не верь, милая, — мы все не ревнивы, пока не женимся. Ну, маску, живо!
Марина. Нас никто не узнает?
(Музыка.)
Стрешнев. Никто, кроме меня. Только я знаю, что за шалунья в оборках спрятана.
(Софья и Марина надевают маски. Входит Аннет в костюме Психеи — в длинной тунике и с крылышками.)
Стрешнев. Все боги спустились с Олимпа! Как ваше имя?
Аннет. Я — Психея, душа.
Стрешнев. О, тогда возьмите мою руку и, как Данте, через ад введите в рай.
Аннет. Рай открыт для избранных. (Стрешнев наклоняется и тихо говорит ей.) Злой, замолчите, или я покину вас. (Стрешнев и Аннет уходят.)
Марина. Я всегда слышу скрипку Фомушки в оркестре. Как должно быть противно играть для тех, кто может продать его. Когда он играет…
Софья. Или поет Сергей Иванович…
Марина. Тогда ничего не хочется. Только бы сесть, опустить руки и ни на что не смотреть. Софи, мне скучно. Ах, если бы обвалился потолок и раздавил всех и меня тоже. Но этого не будет.
Софья. Конечно, что за глупости ты говоришь. Дом совсем новый.
(Входит капуцин.)
Марина. Души ловите, отец мой?
Капуцин. Увы, дитя, нет истинно верующих. Если б вы избрали меня, дабы я мог вести вас к спасенью. Дайте вашу ручку. (Целует руку Марины.) О, что это были бы за исповеди!
Марина. Во время вальса, отец мой, я готова послушать вас.
Софья. Мы обе.
Капуцин. Когда б была услышана молитва бедного монаха, то я всю жизнь только бы и делал, что исповедывал вас по очереди.
(Марина, Софья и капуцин уходят.)
Пастушка (вбегая). Grand-rond! Grand-rond!
(Входит Сергей и Матвей Муравьевы.)
Софья (пробегая). За вами песня о «Кресте и розе».
Сергей Муравьев. Если вы этого требуете. (Матвею, когда комната пустеет.) Что пишет отец?
Матвей Муравьев. Ничего нового. Император Александр умер, Николай занял его место.
Сергей Муравьев. Мы ждали Александра на смотр — и он не приехал, мы хотели убить его — и он умер спокойно в Таганроге, а вместо него сел другой. Мне это не нравится, Матвей. Почему Александр не приехал на смотр? Донос это или неудача?
Матвей Муравьев. Если б был сделан донос, нас всех давно бы арестовали.
Сергей Муравьев. А может быть, и нет, выждали бы, чтоб взять уже наверное. Я думаю по возвращении созвать совещание членов нашего Общества, чтоб решить, когда начинать. Я чувствую, что это нужно и немедленно, сейчас, — иначе будет поздно.
Матвей Муравьев. Почему мы сейчас более готовы, чем когда-либо, чтобы действовать? Где Бестужев?
Сергей Муравьев. Он в Василькове. После завтра там полковой праздник, на котором мы должны быть. Я веду свой батальон в Васильков и по дороге зашел повидаться с тобой.
Матвей Муравьев. Значит, Бестужев еще что-нибудь оставил в душе моего брата для меня.
Сергей Муравьев. Он никогда ничего не брал у тебя. Кажется, перерыв между танцами. Скрипка. Фомушка играет один.
Матвей Муравьев. Здесь плохо слышно.
Сергей Муравьев. Когда я его слушаю, ко мне приходят странные мысли. Мне кажется, мы немного понимаем друг друга. Он крепостной, я свободный, но и мне, как ему, иногда хочется сказать: я хочу. Вопреки всему в мире, всем обязанностям и долженствованиям.
Матвей Муравьев. Ты всегда и во всем склонен к мятежу. Я подойду поближе.
(Матвей Муравьев уходит. Входит Марина.)
Марина. Вы? Вы здесь?
Сергей Муравьев. Я узнал вас сразу, несмотря на маску.
Марина. Как душно в ней. (Снимает маску.) Я очень рада. Вы давно не были у нас. Вы слышите, что он играет? Что он говорит?
Сергей Муравьев. Он говорит, что мне не надо слушать его.
Марина. Почему он так играет сегодня? Я не могу ни танцовать, ни думать. Мне почему-то страшно и радостно.
Сергей Муравьев. Это песня не любви, а ненависти. Марина. Вы сердитесь? Не надо, не надо, я так люблю вас.
Сергей Муравьев. Вы любите меня? Зачем вы это говорите?
Марина. Почему вы так меня мучаете? Вы не были таким прежде. Вы никогда не смотрели на меня так странно и строго.