Сергей Муравьев. Если б вы знали цену этой строгости, Марина, я говорил с вами о революции, и вы умели хранить нашу тайну, но вы видели во мне Брута. Вы любите его, а не меня. Я не Брут, я только офицер русской армии и больше ничего.
Марина. Нет, нет, я не думала о Бруте. Я всегда чувствую, даже не глядя на вас, нравится вам или нет то, что я делаю. Но сейчас я боюсь, я не понимаю вас, но не говорите мне строго, — ведь я так люблю вас.
Сергей Муравьев. Молчите… молчите… (Обнимает Марину и, наклонившись, целует ее в губы.)
Марина. Не надо. Да… Я тоже не хочу, чтоб вы говорили…
Сергей Муравьев. Вам первой, вам единственной я так много мог бы сказать, слишком много, моя дорогая, поэтому лучше молчать.
Марина (целует его в лоб). А так можно?
Сергей Муравьев. Да.
(Голос Бестужева на лестнице: «Сережа здесь?». Голос Аннет: «Идите сюда, ужасный человек. Мне только что сказали, что вы безбожник».)
Сергей Муравьев. Мишель!
Марина. Он приехал? Я не могу его видеть сейчас…
Сергей Муравьев. «Нравственность необходима», сказал мне Шервуд; пошлость тоже необходима, веления долга непреложны, глупые, бессмысленные жертвы нужны кому-то. Неужели никогда, ни на мгновенье человек не вправе думать о себе, а всегда будет жалкой овцой, которая подставляет горло под нож.
Марина. Вы хотите, чтоб я вернулась к нему? Но я не могу, я не хочу. Я люблю его больше, чем брата, но нет, нет.
Сергей Муравьев. Не смотрите на меня вашими любящими глазами, иначе я не найду слов, не вспомню ни одного. Я не знаю, что стоит передо мною, но не могу переступить черты. Поэтому забудьте, что я вам сказал. Когда люди теряют самообладание, они теряют и рассудок. Мишель верит вам и мне слепо и наивно, и если отнять это у него — кому он будет верить? Старая ложь сильнее новой истины, она живет в крови, и тяжело бороться с ней. Впрочем, я не подумал о вас, я забыл, как вы оба молоды. Я прошу вас, Марина, прошу бесконечно. Не отказывайте Мишелю, подождите год. Его не будет близ вас, мы скоро отправимся на север, и вы поймете со временем, насколько его любовь ценней моей. Вы исполните это?
Марина. Вы не верите мне? Я сделаю все, что вы хотите, но не забуду. Я не смогу, мне больно. Дайте взглянуть на вас еще раз, прежде чем вы уйдете так далеко и станете опять чужим.
Сергей Муравьев. Да, больно, больно, радость моя, как сама жизнь.
Марина. Я люблю тебя…
(Марина быстро отнимает у Сергея Муравьева руки и убегает в противоположную дверь. Входят Бестужев и Матвей Муравьев.)
Бестужев. Ты здесь? Я искал тебя.
Сергей Муравьев (не глядя на него). Что случилось? Ты совсем задыхаешься.
Бестужев. Полковник Ланг приехал в Васильков арестовать тебя.
Матвей Муравьев. Арестовать его? Сережу?
Сергей Муравьев. Скорей!
Бестужев. Вчера вечером я был у нашего полкового командира Гебеля. В одиннадцать часов приехал Ланг с двумя жандармами с приказом арестовать тебя.
Матвей Муравьев. Донос?
Бестужев. Вероятно. Я и Сухинов бросились к тебе на квартиру и уничтожили некоторые бумаги. Всего не успели, вскоре за нами явились Гебель и жандармы. Но пока они делали обыск, я нанял тройку и поехал тебе навстречу. Сухинов и Кузьмин тоже взяли лошадей и поскакали другой дорогой, потому что не знали, по какой ты пойдешь. Гебель и жандармы едут следом за нами и каждую минуту могут быть здесь. Что делать? Решайся.
Сергей Муравьев. Тут нет выбора. Две роты со мной здесь. Нужно собрать их и ехать в Васильков, увлекая по дороге другие роты. Никто из наших сочленов не извещен, вот что плохо. Но Матвей съездит к Артамону, его полк стоит в двадцати верстах отсюда. Кроме того, мы пошлем Мозалевского в Киев с воззваниями и письмами к товарищам. Дай мне скорей бумагу и перо!
Бестужев. Я не сказал самого главного: Пестель арестован!..
Сергей Муравьев. Что ты говоришь? Он и я. Почему только мы? А, это Шервуд! Что еще, говори.
Бестужев. В Петербурге северяне предупредили нас. В гвардейских полках они подняли восстание, воспользовавшись всеобщим недовольством в связи с отречением от престола цесаревича Константина и восшествием Николая.
Сергей Муравьев. Нет ничего хуже отваги нерешительных. Ее никогда не хватит надолго. Восстание подавлено?