— Ты — трус!
Он долго молчал, загадочно улыбаясь, как бы думая обмануть меня молчанием относительно истинного своего существа; затем встал и пересел за мой столик. Держал он себя очень скромно: его поза, движения, улыбка и взгляды говорили о могучем притворстве. Я ей дел его крайне внимательные зрачки и читал в них; казалось, их черный блеск горел рыжим огнем ада. Однако вся моя пророческая проницательность спасовала перед неожиданностью мстительного плана, изобретенного этим Двуличным.
— До удивления, — начал он, — до крайнего удивления похожи мы с вами, сударь. Смею спросить: кто вы и ваше имя?
Мгновение я колебался: сорвать ли с него маску или играть в незнание. Подумав, я решил быть самим собой, относительно же него держаться наивно, дабы показать врагу все презрение, какое я мог обнаружить таким явно издевательским способом.
Я сказал:
— До крайнего, крайнего удивления. Мое имя — Амивелех. Вы, конечно, не знаете этого. Откуда вы можете иметь в самом деле какие-либо сведения обо мне? Наша страна пустынна, это страна вздохов, и я послан Пророком пророков для страшного труда спасительного злодейства. А вы?
— Я — Марч. Канатоходец Марч.
Он говорил, конечно, подобострастно, но в слове «Марч» слышалась профессиональная гордость. Меня сильно забавляло все это. Дьявол на земле должен иметь профессию. Доверия к профессиональному у людей значительно больше, чем к тем, кто на вопрос о себе невразумительно отвечает — «Я… собственно… знаете…» и тому подобное.
— Итак?
— Совершенно верно. Я зарабатываю хлеб очень трудным искусством.
— Знаю, — сказал я. — Вы появляетесь над толпой в шелковом раззолоченном костюме. В руках у вас шест. Вы ходите взад и вперед по туго натянутой проволоке, приседаете-и подплясываете с похвальной целью доказать всем, что это не так легко, как кажется.
— Совершенно верно, господин Амивелех. Я здорово устаю. Когда я был помоложе, мне легко давались такие вещи, как перейти Ниагару или проскакать на одной ноге несколько футов, а теперь не то. Жаль, что вы, глубокоуважаемый Амивелех, имеете о нашем ремесле туманное представление. Оно очень нелегкое и опасное… Вы, например… хо-хо! Я говорю, что если бы вы… попробовали… Даже вообразить это нельзя без ужаса. Нет, нет, у меня, знаете, очень мягкое сердце; одна мысль о том, что вам, например, пришло в голову… У меня и голова закружилась… тьфу! Какие иногда бывают смешные мысли!
— Марч! — внушительно сказал я, — я вижу, как извивается и трепещет твоя душа. Спрячь ее.
— Вот так штука! — захохотал он. — Задали же вы мне задачу! Да разве от вас спрячешь что-нибудь! Вы людей насквозь видите!
— А! Ты дрожишь?!
— Дрожу, весь дрожу, господин Амивелех. Дело в том, что у меня, знаете, есть воображение. Воображение — это мое несчастье. Оно меня мучает, господин Амивелех, особенно в те минуты, когда ходишь по проволоке. Ты идешь, а оно тебе говорит «Марч, твоя левая нога поскользнулась»… — И не нужно крепко стоять этой ногой. Она утомляется, вздрагивает. Опять голос: «Марч, ты теряешь равновесие… наклонился… падаешь… вот твое тело у земли — три фута, фут, дюйм… удар!» Становится очень холодно, господин Амивелех; пот бежит по лицу; шест тяжелеет, канат стремится ускользнуть из под ног. Я на уровне циферблата соборных часов (раз было так) и я вижу, что стрелки больше не двигаются. Мне нужно еще полчаса увеселять публику. Но стрелки не двигаются… Ах! Вот вам воображение, господин Амивелех; ну, его к чорту!
— Так далеко? — невинно спросил я. — Конечно, ты шутишь опасливый Марч. Но я, я могу помочь твоей беде. Повелеваю: расстанься с воображением!
— Готово! — воскликнул он, подняв с выражением необычайного изумления свои, такие же, как мои, черные глаза к потолку. — Ага! Вот оно и улетело… воображение… дымчатый комочек такой! Чуть-чуть осталось его… совсем немного…
Его притворство становилось невыразимо отвратительным. Он потирал руки и вкрадчиво улыбался. Он обшаривал взглядом мое лицо и кривлялся, как продажная женщина.
— Сегодня в три часа дня, — продолжал он, осторожно — понизив голос, — я выступаю на площади Голубого Братства со своей обычной программой. Работая, я буду думать о вас, только о вас, дорогой учитель Амивелех. Я горжусь, что несколько похож на вас… смел ли я быть совершенно похожим?!.. Что судьба оказала мне великую честь, создав меня как бы подражанием великому вашему существу! О, я преклоняюсь пред вами! Ваша жизнь драгоценна! одна мысль, что каким то чудом вы могли бы оказаться на моем месте, не имея ни малейшего представления о том, как надо держаться. на канате… что вы шатаетесь, падаете… какой ужас! Вот он, — остаток воображения. Да сохранит вас Бог! Пусть никогда нелепая мысль…