— Ваш черед, мой друг, — кричал он — Ступайте сюда с вашим молотком! Я готов вас встретить.
Сверху донесся треск, и маленькая платформа начала качаться. Оглянувшись через плечо, Стенгэт увидел, что все его спутники благополучно перебрались на боковую перекладину. Странное зрелище представляли эти перепуганные люди, цепляющиеся за решетку. Но ноги их твердо стояли на железной балке. Ловкий прыжок — и он уже на их стороне. В ту же минуту безумный убийца с молотком в руке перепрыгнул через провал. Они видели его искаженное лицо, черные волосы, разметанные ветром, горящие ненавистью глаза. Он балансировал на раскачивающейся платформе. Резкий треск… и все исчезло из виду. Снизу донесся глухой удар от падения тяжелого тела.
Мертвенно бледные люди, цепляющиеся за холодные стальные брусья, заглянули в жуткую пропасть. Летчик первый прервал молчание.
— Они пришлют за нами. Все в порядке, — сказал он, вытирая лоб — Но, клянусь Юпитером, это была страшная минута.
СТРАХ
Рассказ Тубериер Морриса
Было пять часов вечера. Двое муж чин и женщина пили чай за железным столиком в углу одного из парижских садов. Сад был чуть-чуть побольше половины тенисной площадки и состоял из кустов самшита, песчаных дорожек и розовых бегоний. Одной стороной он примыкал к оштукатуренному дому — Rue Barbet Jouy, 38; с трех других сторон его окружали толстые стены, увитые плющем. Раскидистые ветви платана с соседнего двора свешивались через одну из стен и бросали тень на столик, за которым капитан Перье и его жена беседовали с известным путешественником и охотником, графом Сирамон Делярозом.
Между мужчинами был поразительный контраст. Оба они были сильные, властные и высоко образованные люди. Но мужа мадам Лорье называли самым безобразным человеком во Франции, тогда как Деляроз слыл самым красивым мужчиной в Европе.
Когда капитан Лорье, совершенно спокойно, без тени хвастовства, заявил, что он никогда не испытывал чувства страха, мадам Лорье засмеялась. И когда к ней пристали с вопросом, что ее рассмешило, она покраснела и отказалась от объяснений; впрочем, бросила намек:
— В жизни молодого мужчины бывают два случая, когда он испытывает страх, сказала она; — в первый раз — когда он просит руки молодой девушки у ее родителей, а второй… впрочем, так и назовем его — второй раз… Если капитан Лорье скажет, что он не испытывал ни малейшего страха в каждом из этих случаев, — что «ж, значит, он, действительно, неустрашим, вот и все!
— Я не чувствовал страха, — произнес Лорье, — мне было только жаль твоего отца, у которого тогда был сильный насморк. А что касается второго случая, о котором ты говоришь, — я не знаю, что могло бы испугать меня, то — разве он был когда нибудь?
Мадам Лорье снова рассмеялась.
Бывают женщины, у которых все решительно прекрасно: волосы, глаза, нос, рот, зубы, руки, ноги. Мадам Лорье принадлежала к числу таких женщин. Кроме того, у нее был очаровательный смех, мелодичный, переливчатый, веселый, лукавый, незабываемый. Роскошь тропиков слышалась в нем. Так как она в действительности родилась во французской Вест-Индии, то очень возможно, что она восприняла этот смех, как заразу, от своей няни-негритянки. Слышать смех мадам Лорье значило смеяться вместе с ней и долго потом помнить, что смеялся всласть.
— Нет, право, — сказал Лорье, — не думайте, что я хвастаю! Я просто по натуре толстокож и невпечатлителен. Храбрый человек — это тот, который идет вперед, несмотря на чувство страха. Человек же, никогда не испытывающий страха, вовсе не храбрый. — Можно только сказать, что у него на редкость крепкие нервы, да, пожалуй, неповоротливые мозги.
— И вы в самом деле уверены, что не существует такого стечения обстоятельств, при котором вы бы пришли в ужас? — спросил Деляроз.
Капитан Лорье задумался, жена с улыбкой наблюдала его. Наконец, он проговорил:
— Да, я серьезно думаю, что это так. Никогда не зная чувства страха, я не представляю себе, на что оно похоже. Я никогда не испытывал его. А между тем, я побывал кое-где, многое испробовал — войну, авиацию… В юности я охотился и за львами… Ну, и конечно, чем человек становится старше, тем больше притупляется его чувствительность. Человеку, который между восемнадцатью и тридцатью девятью годами своей жизни ни разу не испугался, поздно уже начинать бояться.
Наступило продолжительное молчание. Мадам Лорье потихоньку зевнула, и, как бы желая наказать за дурные манеры свой пышный полураскрытый рот, побарабанила пальцами по губам. Прекращенный таким образом зевок превратился в улыбку, которая, обласкав сначала капитана Лорье, а затем Деляроза, казалось говорила — Ну-с, господа, что же дальше?