— Слушаю, — произнес он, — кто говорит?
— Это я, Деляроз. Ну, что, испугались вы?
Нет еще. Но в вашем распоряжении есть еще пол минуты.
— Более чем достаточно! — донесся до него голос Деляроза с каким-то надменным и неприятным оттенком — вполне достаточно! Многое можно успеть в пол минуты. Слушайте!..
Капитан Лорье послушно прильнул к трубке, и до его слуха донесся громкий, заразительный женский смех.
— Я слышу смех моей жены, — сказал капитан Лорье, — что же дальше?
— Ничего. Ровно ничего!
— Хорошо; но где вы оба?
Снова послышались переливы бурного хохота мадам Лорье, к которому присоединился теперь и смех Деляроза.
И Деляроз повесил трубку.
Кое-что молнией пронеслось тетерь в мозгу капитана Лорье, — такие вещи, которые в другое время показались бы ему пустяками. Ему вспомнилось, как однажды, будь он подозрительным человеком, ему положительно могло бы показаться, что они касались друг друга ногами под столом; как в другой раз волосы мадам Лорье, обычно тщательно причесанные, оказались растрепанными с левой стороны… Этот неудержимый, громкий, лукавый, ликующий, южный смех, полный намеков и тайных значений, казалось, эхом отдавался в ушах, — и таким же эхом звучал смех Деляроза — хриплый, наглый, бессовестный смех торжествующего соперника!
И тогда-то, в первый раз в свой жизни, капитан Лорье почувствовал страх…
Было десять минут девятого.
Он проиграл свой… заклад!
БЛАГОДАРНОСТЬ КОРОЛЯ
Исторический рассказ Эллис Пирсон
В один из жарких и душных вечеров 1465 года король Людовик французский, одиннадцатый по счету, быстро шагал взад и вперед по одной из комнат верхнего этажа Турнельского дворца. Его худое, отталкивающее лицо подергивалось судорогой ярости, а маленькие глазки злобно сверкали, когда до него долетали шумные крики возбужденною народа, проникавшие в раскрытые окна.
Весь день толпились добрые граждане по улицам Парижа. Пусты были их желудки, пусты их карманы и сильно испорчено настроение их духа. Принимая во внимание первые два обстоятельства, легко было понять и последнее. Человек должен быть выше, чем человек, чтобы, голодая день за днем, сохранить добродушие. И однако была еще одна и, быть может, главная причина дурного настроения толпы: у стен Парижа, с гордо развевающимися по ветру знаменами, стояли войска Карла, графа Шаролуа, — сына герцога Бургундского, и его союзника. Союзники выжидали удобного случая, чтобы напасть на город и довершить падение его величества, ибо между Людовиком и Шаролуа царила свирепая вражда. Пока длилась осада, народ не мог надеяться ни на свежую провизию, ни на плотно набитые карманы, и жаждал, чтобы осада кончилась хотя-бы низвержением Людовика.
Шаролуа и не думали обвинять. Его претензии были вполне законны. Весь гнев, и с полной справедливостью, обрушивался на Людовика. «Почему король не устроит вылазки и не прогонит бургундцев?» — спрашивали парижане друг друга, и не только спрашивали, но и громко кричали об этом.
— Нам не пришлось бы так долго голодать. Будь у нас настоящий король, — король, как король! Какое дело Людовику до того, что народ его страдает? Ровно никакого! У себя во дворце он сидит в тепле и в уюте; стрелы бургундцев туда не долетают, он сытно питается и карманы его туго набиты золотом!
— Фи! он даже недостоен имени короля! Лучше уж пусть пока правят бургундцы.
Вот, что кричали парижане, толпясь на улицах.
— Проклятие на их головы! — шептал Людовик, сжимая кулаки и потрясая ими перед окном, в которое, вместе с легким ветерком, врывались в уши короля эти мятежные крики.
Оставить город без армии он не имел возможности, а на армию-то он и не мог вполне доложиться. И все же завтра виселицы получат свою дань! Король представлял себе эту сцену с злобным удовлетворением.
— Будет тебе работа, друг Тристан, — бормотал король и снова принимался шагать взад и вперед.
Немного спустя, однако, он остановился и склонил голову, как бы прислушиваясь. Из коридора донесся гул торопливых шагов; прошла еще минута и раздался стук в дверь. Людовик отворил.
— Привет тебе, друг Тристан, — воскликнул он и фамильярно потрепал вошедшего по плечу. Затем он указал на окно:
— Слышишь ты этих собак? Хорошенький шум, нечего сказать!
Человек, переступивший порог королевскою покоя, был средних лет, плотного сложения с тяжелым взглядом и угрюмым лицом. Он. был едет в черный кафтан, как подобало его званию — званию королевского палача. При словах короля, Тристан нахмурился.