— Я тоже садист, — произнес Крупнер.
Он наклонился, выбросил вперед руку и коротко ударил Розанова в трахею. Хлестнула кровь. Крупнер вытащил из пальцев Розанова пистолет и вколотил его рукояткой вперед в страшную рваную рану. Затем отошел к двери и посмотрел на результат. Розанов сидел, привалившись к спинке стула. Он был уже мертв.
— Прекрасно, — одобрил Крупнер.
Яшенцев вызвал Лужнова к себе в десять утра. В половине одиннадцатого, вооруженный до зубов (табельный «Макаров» и АКСУ), он уже мчался в санаторий охранять Агапова. Более дурацкой миссии он и не предполагал. Лужнову самому нужен был телохранитель, но ни ему, ни директору исследовательского Центра личная охрана не полагалась. То, как Крупнер расправился с Розановым, потрясло даже видавшего виды Яшенцева. Такая жестокость не укладывалась в голове. Поведение Крупнера не вписывалось в предложенную аналитиками схему, потому что в нем не было никакой последовательности. Вероятно, тут свою роль сыграли психотропы, но нельзя было исключать и влияние тестов. Яшенцев склонялся к последнему варианту; неизвестно, до какого предела довели подопытного регулярные вливания СС, тем более, что его свойства не были изучены до конца. И никто не знал, кто будет следующей жертвой.
В главном корпусе на вахте стояли уже два человека. Они долго изучали пропуск Лужнова, сравнивая фотографию с оригиналом. Лужнов терпеливо ждал, в душе искренне желая послать все подальше и вернуться в город. Он не был уверен, что от Крупнера спасет какая-нибудь охрана, если решил разделаться, разделается обязательно. Лужнов уважал сильного противника, а Крупнер оказался достаточно сообразительным и ловким парнем.
Наконец проверка закончилась, его пропустили.
— Доброе утро, Александр Парфенович, — сказал Лужнов, заходя в кабинет. Там сидел начальник 1 отдела, который при его появлении встал и направился к двери. Видимо, до приезда Лужнова ответственность за жизнь директора лежала на нем.
— Здравствуйте, — сказал он, проходя мимо.
Сидевший за столом Агапов вместо приветствия слабо кивнул. Вид у него был помятый. Лужнов догадался, что П. В. спустил директиву для высших административных единиц о непоявлении за пределами территории исследовательского Центра. Ночевал Агапов на кушетке (или что у него есть) в своей комнате, дверь в которую располагалась справа за спиной.
— Кофе будете? — спросил Агапов. Пустая чашка стояла рядом, однако было видно, что дополнительная порция явно не помешает.
— Да, спасибо. Секретарь вышла, — предупредил Лужнов, но Агапов надавил кнопку селектора и сделал распоряжение насчет кофе.
— У вас тут буфет с какого времени работает? — поинтересовался Лужнов. В старом институте он работал с двенадцати, а кушать хотелось уже.
— Теперь круглосуточно, — апатично ответил Агапов. — Мы перешли…
Лужнов замер, у него сразу пропал аппетит. Незаконченная фраза директора могла означать только одно: случилось что-то такое, после чего весь персонал исследовательского Центра перевели в режим военного положения, и о чем Яшенцев по каким-то причинам утром не стал ему говорить. Это было очень серьезно.
— Что? — хрипло спросил Лужнов, потому что в горле у него пересохло.
— Вы не в курсе, — сказал Агапов. — Полчаса назад Центр перевели в первый режим. Городецкого убили, у Яшенцева инфаркт. До особого распоряжения командование переходит к начальнику Управления. На охрану выделен отряд «Цунами». Скоро он будет здесь.
Вошла секретарь. Она несла кофе.
Яшенцев видел Городецкого утром, тот заходил по вопросам снабжения. Проинструктировав Лужнова, Петр Владимирович посетил туалет, где был порядка десяти минут, а когда вернулся, все было уже по-другому.
Дверь в кабинет была заперта. Яшенцев всегда запирал ее, когда куда-либо уходил, так что подозрений это не вызвало. Первое, что он увидел, была люстра, стоявшая на столе, обрезанные провода торчали, словно засохшие ветки. Под потолком был подвешен стул для посетителей, на котором восседал привязанный Городецкий, обнимая руками живот, в котором покоилась его голова. Он плавно раскачивался из стороны в сторону, и кровь тоненькой струйкой стекала на пол, оставляя сложный извилистый след. Все произошло в ту же минуту, но даже не вид замдиректора, беременного собственной головой, и не то, что это случилось в здании Управления, а само ощущение присутствия невидимого убийцы, страх, что он где-то рядом, заставили Яшенцева вцепиться в дверную ручку от острой боли в груди. Его заметили почти сразу. Это был начфин. Его вырвало, когда он увидел картину внутри кабинета, тем не менее он добрался до телефона внутренней связи и вызвал врача. Яшенцева спасли, но когда он открыл глаза на подушке госпиталя, то был уже генерал-лейтенантом в отставке.
С этого момента каша заварилась по-настоящему.
Лужнов стоял у окна и смотрел, как на территорию исследовательского Центра въезжают машины подразделения «Цунами». Их было шесть: два «Урала», доставившие основную массу бойцов, и четыре бронированных фургона УАЗ, предназначенных, вероятно, для патрулирования. «Человек восемьдесят, — прикинул Лужнов, — остальных прикомандировали к Управлению». Он не без удовольствия наблюдал за слаженными действиями специалистов. Большинство из них были прапорщиками, хотя попадались и сержанты-сверхсрочники, и младшие офицеры. Вооружены они были автоматами «Абакан», портативными гранатометами и прочими новенькими секретными штучками.
В дверь постучали.
— Войдите, — сказал Агапов. Лужнов по инструкции сунул руку за борт пиджака и расстегнул клапан заплечной портупеи.
Вошедший оказался высоким плотным человеком с коричневой звездочкой на камуфлированном погоне. Это был майор Шламов — командир «Цунами». Он узнал Лужнова, который кивнул ему, и коротко доложил оперативную обстановку Центра. По большому счету, это была формальность чистой воды: с введением военного положения отряд специального назначения «Цунами» заступал на охрану и оборону объекта, действовал по штатному расписанию и подчинялся непосредственно заместителю начальника Управления. Но вежливость оставалась вежливостью.
Агапов извинился и удалился в свою комнату.
— В принципе, вы можете ехать, — сказал Шламов, стараясь не обидеть Лужнова, — тот все-таки был старше его по званию, — сейчас я выделю двоих человек, которые будут ходить за товарищем, — Шламов кивнул на дверь, за которой скрылся директор.
— Нет, спасибо, — ответил Лужнов. За окном группа людей в форме охраны Центра покинула здание главного корпуса, загрузилась в автобус на стоянке и выехала за ворота. — Я лучше останусь. Меня может сменить только мой непосредственный начальник, в данном случае, начальник Управления. К тому же, со мной Александр Парфенович будет чувствовать себя спокойнее.
— Ну как хотите, — Шламов встал. — Я буду в караульном помещении.
Он ушел, а Лужнов остался, размышляя, зачем ему это нужно. Разумеется, Крупнер наделал шуму, как-то ухитрившись сотворить такое действо в Управлении. Паника, которую он поднял, продержится не более двух-трех дней, но эти три дня не спать и даже нормально не поесть! Возраст уже не тот, чтобы удалось как-то более или менее прилично сомкнуть глаза на кожаном диванчике, но, поди ж ты, — встрепенулся, как старый конь, заслышав звук боевой трубы! Лужнов мрачно усмехнулся. Ни поесть, ни поспать. Да и П. В. жалко, хороший был мужик, столько лет вместе проработали, а теперь с новым начальником придется отправляться на пенсию. И чего тут остался? Никакими подвигами существующего положения не спасти. Яшенцев сдох как командир, да и как коллега. Чего еще делать старику на пенсии — играть в шашки да плевать в потолок. Этот его день — как офицера — скорее всего последний. Именно так, — подумал Лужнов, — и я буду его тянуть.
Он пересек ограждение, воспользовавшись шестом для прыжков в высоту. Его передвижение произвело возмущение электромагнитного контура и вызвало срабатывание сигнализации в карауле. Оперативный дежурный пульта сообщил об этом начальнику караула, который связался с патрульной машиной и приказал осмотреть участок А12 и прилегающие к нему сектора. УАЗ вплотную подъехал к внутреннему ограждению, из него вышли двое — старший сержант и прапорщик. Они прошли метров сто вдоль колючей проволоки и вернулись назад, не заметив ничего подозрительного. Об этом начальник патруля сообщил в караульное помещение, и дежурный сделал запись в журнале, занеся в графу «Причина срабатывания» — «самосрабатывание». С момента смены караула такое происходило дважды и оба раза квалифицировалось как сбой системы, потому что никаких видимых причин для этого не было.