Я с ним сблизился как-то незаметно, никаких усилий для этого мы оба не прилагали. Дружеские отношения возникли сами по себе, а месяца через три стали уже не разлей вода, тут повлияло и родство душ, и одинаковый примерно уровень интеллекта. Да и саму жизнь мы воспринимали сходно, только подобрались к единой позиции с разных сторон. Я постигал хитрую науку мировосприятия, руководствуясь трудами западных философов. Князь с детства бредил Востоком и кладезью мудрости считал каких-то неведомых мне тибетских отшельников и китайских всезнаек, вроде Конфуция. Но суть человеческая едина и на Западе, и на Востоке, поэтому после долгих ежедневных споров мы обнаружили, что пытаемся внушить друг другу одно и то же, разными, правда, словами. На том и угомонились, но в душе каждый из нас считал свой путь к знанию единственно верным, уже тут-то прийти к единому мнению было никак невозможно.
Как и полагается приверженцам восточной философии, Князь сколько себя помнил, изучал боевые искусства азиатов. Подтолкнул его к этому отец, офицер военно-морской разведки, долгое время командовавший спецподразделением морской пехоты на Тихоокеанском флоте. Как-то разговорившись, Витька поведал мне о первом своем учителе, мичмане-корейце, состоявшем при спецотряде инструктором-рукопашником и, по просьбе командира, добрую половину свободного времени проводившим с четырехлетним Князем. Спустя несколько лет отца отправили военспецом в Хайфон, где Витькой занялся седой, как лунь, старик-вьетнамец, кроме мордобоя прекрасно разбиравшийся в таинствах восточной магии. Впрочем, обучать наследника колдовским штучкам отец вьетнамцу строго-настрого запретил, но кой-какие знания Князь почерпнул. В подробности, правда, рассказывая об этом, не вдавался, таинственно намекая на опасность излишней информации для людей непосвященных.
Совершеннолетие Витька встретил в Таллинне, куда отца перевели после службы во Вьетнаме. В начале семидесятых о восточных боевых искусствах знали только по фильму «Гений дзюдо», но в портовом городе можно встретить кого угодно. Князь и отыскал полуподпольный клуб, занятия в котором проводил невесть как оказавшийся в Эстонии китаец. Новый сэнсэй был на все руки мастер: тренировал морских офицеров, лечил, используя древневосточные методы, знакомых, переводил стихи китайских поэтов, сам чего-то сочинял. В общем, Витька попал в хорошие руки, но судьба распорядилась так, что спустя полтора года, со второго курса университета, он угодил в тюрьму. На фестивале рок-музыки в Тарту, куда он поехал с любимой девушкой, из ничего вспыхнула драка, милиционер по ошибке огрел дубинкой Витькину подругу, тот не стерпел и ударил обидчика в ответ. Мент помер через час в реанимации, а Князю вкатили пять лет срока. Дали бы больше, но друзья отца, незадолго перед тем погибшего в автокатастрофе, помогли найти хорошего адвоката, да и биография Витькина тогда еще была незапятнанной.
В зоне Князь крутанулся еще на семь годков, голыми руками отправив на тот свет двух лохмачей-активистов, вконец затерроризировавших работяг-мужиков. Отбарабанив таким макаром полную дюжину январей. Князь воротился в Таллинн и пристал к хорошему делу. Один из прежних университетских приятелей свел его с ушлыми ребятами, проворачивавшими серьезные контрабандные операции. На радиозаводах по всему Союзу за бесценок скупалось техническое серебро, через моряков загранплавания перепуливалось в Антверпен, оттуда в Италию, где из серебра делали цепочки и прочую ювелирную дребедень. Серебряные изделия, опять же через мариманов, возвращались в порты Прибалтики и расползались по стране, принося прибыль, во много раз превосходящую стоимость похищенного у родной промышленности сырья. Кроме цепочек, антверпенские маклаки перегоняли по тому же каналу неимоверное количество гонконговских электронных часов, тоже имевших неплохой спрос. Дело процветало, заправлял бизнесом некий рижский деятель по кличке Щетина, а Князю доверили транспортировку и охрану наиболее значительных партий товара. До кучи он иногда выступал в роли телохранителя Щетины, всерьез опасавшегося завистников-конкурентов.
Так продолжалось почти три года, но ЧК не дремала и на пороге перестройки экспортерами драгметалла занялись вплотную. КГБ провел широкомасштабную операцию, в основном пыхнули рядовые исполнители, а сам Щетина ловко подставил под удар Князя, подарив того гебешникам в качестве откупного.
Брали Витьку в Пскове, куда иуда-шеф отправил его за очередной партией серебра. Кабы не стопроцентная сдача, Князь от опергруппы, может, и ушел бы, двух отчаюг-оперативников он надолго уложил в гипс, третьего на всю жизнь сделал инвалидом и вырвался-таки из засады. Но чекисты знали адрес квартиры, где он рассчитывал отсидеться, а там уже задействовали чуть ли не группу «Альфа». Во всяком случае, бой с влетевшими в окна и двери головорезами в бронежилетах Князь проиграл, получив от лихих гостей вместо приветствия две пули, в плечо и в колено.
Отвалили ему червонец. Не потолок, конечно, но и так уж не мало. Доказательств Витькиной вины, если не считать сопротивления при аресте, почти не имелось, в основном суд располагал сведениями, добытыми оперативным путем, а они, согласно закону, фактами являться не могут. Однако Князя в наглую осудили, сделав главарем банды контрабандистов, а один центральный молодежный журнал даже посвятил описанию Витькиных злодеяний целый очерк, изобразив его таким монстром, что у читателей, должно быть, волосы дыбом становились.
Князь не унывал. За три года он кой-что заработал, и теперь два первоклассных адвоката изо всех сил старались снизить срок хотя бы наполовину, благо суд, торопясь вынести приговор, ошибок понаделал выше крыши. Но появился у Витьки пунктик — освободиться и добраться до ушедшего в тень Щетины. Предательство шефа настолько его взбесило, что размышляя о мести, он забывал все увещевания восточных мудрецов, рекомендовавших из соображений высшего порядка прощать всем и каждому.
Но планы планами, а тогда нам оставалось лишь спорить долгими тюремными ночами на вечные темы да делиться воспоминаниями о былом. Рассказчиком Князь был великолепным, хотя со стороны мог показаться нелюдимым молчуном; из сокамерников он общался только со мной. Навидавшись в жизни всякого, я поначалу воспринимал его воспоминания как обычные охотничьи рассказы. На мастера боевых искусств он, в моем понимании, вообще походил мало, хорошо развитая мускулатура и сбитые костяшки пальцев еще не признак мастерства. Доводилось мне встречаться с внешне более колоритными типами, а на деле выяснялось, что даже такому увальню, как я, расписать их рожи под хохлому легче легкого.
Однако вскоре мои сомнения исчезли. В нашу хату кинули Исая, знаменитого на всю колонию скандалиста и беспредельщика. Когда-то он боксировал в тяжелом весе, а мозги эти ребята отшибают друг другу конкретно и навсегда. С возрастом это здорово проявляется, и с головой Исай не дружил совсем, обуреваемый всеми, какие есть, маниями. От мании величия до мании преследования включительно. Потому ужиться с ним не могли ни в одной хате, кумовья только и перебрасывали Исая из номера в номер. Теперь пришел наш черед.
Два дня Исай принюхивался, а на третий начал завоевывать авторитет. Действовал по проверенной схеме, выбрал подходящую жертву и решил продемонстрировать остальным свою боевую мощь.
— Шо ты под ногами путаешься?! — безобидный литовец Янка сперва даже не понял, что двухметровый мордоворот наезжает именно на него. Проход между шконками довольно широкий, и тусоваться Исаю он никак не мог помешать. Однако грозный вид нависшего над головой боксера так его напугал, что Янка зачем-то начал оправдываться:
— Я не нарочно, просто хотел к умывальнику пройти.
— Наловят вас, чертей, не протолкнешься, — вроде бы успокоился Исай, — смотри у меня, больше предупреждать не буду.
Янка убрался в свой угол, но через час ему зачем-то понадобилось подойти к кормушке. Исай вырос тут как тут, этого он только и ждал.
— Чертила, я же предупреждал, — косясь по сторонам, ухватил он Янку за рукав и развернул лицом к себе. Видно, боксером этот махновец был неплохим, короткий удар пудового кулака снизу в челюсть оторвал литовца от пола и заставил перевернуться в воздухе. Честно говоря, я подобных трюков в жизни не видел, только в кино. Но восхищаться было нечем, беспредел в хате следовало пресекать немедленно.
Однако вроде бы дремавший Князь меня опередил.
— Ты за что человека ударил? — спрыгнул он со шконки и подскочил к победно взиравшему на оторопевшую камеру Исаю. Совсем небогатырская Витькина фигура доходила боксеру едва ли до плеча, но что-то в Князевом голосе заставило того насторожиться.
— Я его предупреждал, — пробормотал Исай и отступил к своему шконарю.
— Теперь я тебя предупреждаю, рожа беспредельная, — каждое Витькино слово звучало в наступившей тишине спокойно, но веско, — или съезжай с хаты, или извинись перед мужиками и веди себя по-людски. Понял?
— Кто ты есть, чтобы мне диктовать?! — взвился Исай на дыбы. — Не трогают тебя, так и не дергайся, сопи себе в дырки. А хочешь свое навязать, давай, попробуй. Я и тебе стойло найду, щас вон загоню под нары.
Я открыл было рот, но Князь больно сжал мое плечо, погоди, мол, и обернулся к здоровенному эстонцу Тутту, что-то прошипев на их птичьем языке. Туповатый Тутт почесал затылок и выволок из-под умывальника капроновый таз, в который шнырь набирал для мытья полов воду. Ухватив таз обеими руками так, чтобы дно глядело наружу, Тутт выставил его перед собой и напрягся. Удара, по-моему, не видел никто. Князь на мгновение застыл, втягивая раздувшимися ноздрями воздух, дернул плечом, что-то оглушительно треснуло и в толстом, сантиметра в два, днище капроновой посудины возникла звездообразная дыра с разбегавшимися во все стороны трещинами.