А если бы удалось поднять на воздух мост! Такое представлялось партизанскому командованию лишь мечтой на данном этапе, но из планов не исключалось.
С появлением «Загвоздика» мысль о подрыве Большого моста обрела очертания вполне реальной, хотя, конечно, чрезвычайно сложной задачи.
Обсуждалась эта задача со всей тщательностью и, как любил выражаться Тиконов, под разными углами. Но в основе каждого была заложена одна и та же идея — при «помощи» их же «Загвоздика» вынудить гитлеровцев изменить охрану моста в наиболее выгодном для партизан варианте.
И вот после мучительного поиска решение принято. Выполнялось оно под завесой строгой тайны, которая, однако, временами и с целью приоткрывалась для глаза вражеского лазутчика.
Уже четыре недели минуло с той поры, как в партизанский отряд заявились полицаи-перебежчики Терентий «Загвоздик», Иван Драч и Алексей Заглядько. К ним понемногу привыкли, их меньше корили за прошлое. Драч и Заглядько старались служить исправно, искупить свою вину. И все же иной раз они ловили на себе косые взгляды бойцов, особенно тех, кто возрастом был помоложе. Люди же зрелые, успевшие познать жизнь в разных ее изгибах и изломах, относились к бывшим полицаям несколько проще, без явного недружелюбия, но и без особых симпатий.
Павел Губарь, хотя и молодой годами, ситуацию своим природным умом понимал правильно. «Загвоздика» он и вовсе взял под свое покровительство. А когда бойцы спрашивали его, чего он так возится с этим самым, «который из полицаев», он объяснял, что сочувствует ему как хлебнувшему горе по самые ноздри.
Поэтому не приходилось удивляться, что и «Загвоздик» тянулся к Губарю. Правда, с некоторых пор он стал искать расположения и Кати Таранец, исполнявшей в санчасти отряда всю «черновую работу». Катя же особой симпатии к Терентию не выказывала, но тем не менее его не отталкивала. Ей, женщине внешности неброской, выглядевшей старше своих тридцати лет, явно льстило внимание такого «видного из себя» мужчины, каким казался ей «Загвоздик». К тому же в своих ухаживаниях Терентий границ не переступал, был вежлив, охотно брался носить ей воду из ручья, что протекал неподалеку от санчасти, ныряя в густой орешник. Там и дупло рядом, рукой подать… В общем, все свое свободное время «Загвоздик» коротал в обществе Губаря или Кати.
Однажды в обеденный час Павел и Терентий пристроились с котелками на песчаном бугорке у тропинки, проторенной к штабной землянке. Мимо них скорым шагом и с озабоченным видом прошли трое: комиссар Варкиянов, зам командира по разведке Тиконов и какой-то старик, обутый в резиновые сапоги с подвернутыми голенищами. Всех троих «Загвоздик» засек периферийным зрением, сделав между тем вид, будто целиком поглощен едой.
Губарь тоже их заметил. И скрывать этого не стал. Наоборот, проводив всех троих взглядом, тихонько присвистнул и незлобно выругался:
— Вот тебе на! Принесла нелегкая этого водяного! Теперь, значит, про село забудь, теперь готовься комарье кормить.
— Ты о чем? — спросил «Загвоздик», отрываясь от котелка.
— А ты не видел, что ль, кто сейчас с комиссаром и главным нашим разведчиком прошагал? Нет? Так вот — сам дед Устин!
— Кто же он такой?
— Дед Устин? Он, скажу я тебе, истинный водяной. Раньше когда-то лесником был. Так он, должно быть, еще тогда все тутошние болота облазил. Лучшего проводника во всей округе не найти. Фашисты сожгли его усадьбу, надругались над дочерью и убили… И уж раз он прибыл сюда, значит, быть нам болотными солдатами. Сдается мне, что мы вскорости опять к «железке» подадимся, рвать ее будем, черт меня побери, в клочья. Вот это работа!
— Откуда ты это взял?
— Ты, видно, еще мало знаешь здешний край. Где самые большие болота, где самая трясина? У железной дороги. Особенно у Большого моста. Там без верного провожатого… Только шагнешь — затянет по уши…
В два часа ночи связной разбудил начальника штаба и комиссара и передал приказ: срочно прибыть к командиру.
Ночь их встретила сыростью и прохладой. Как и вчера, как и многие месяцы назад, могуче шумел бор. Стояли, где положено, часовые.
В командирской землянке было светло, особенно после кромешной темени. Под низким бревенчатым потолком, затянутым пятнистыми немецкими плащ-палатками, висела восьмилинейная лампа. Суконный фитиль, очищенный от нагара, горел ровным пламенем. А приспособленный от фары «опель-адмирала» абажур отражал на стол мягкие лучи тепла и света. За дощатым столом, добротно сколоченным партизанскими плотниками, вдоль которого стояли две широкие лавки, отполированные партизанскими штанами, уже сидел, а может, и вовсе не уходил отдыхать заместитель командира по разведке Тиконов. Напротив него, подперев кулаком подбородок, сидел командир и что-то читал. Здороваться не стали, ведь только разошлись. Расселись без приглашения. Понимали: будить командир их без причины не станет.