Пусть высыхает или замерзает болото — инфузории не погибнут. Хорошо защищенные цистами, они будут ждать более хороших условий. Им на помощь придет ветер. Пролетая над высохшим болотом, он вместе с пылью подхватит и цисты и далеко унесет их. Так происходит переселение инфузорий. Попав опять в тепло и воду, они выйдут из цист, начнут снова есть, двигаться, делиться.
Но эти живучие микроскопические зверьки могут болеть и погибать от своих инфузорных болезней. Они питаются бактериями, но есть бактерии, которые уничтожают инфузорий. Известен болезнетворный микроб для туфельки — дрепаноспира.
Помню, у меня была банка с большим количеством туфелек. Наблюдая за ними, я начал замечать, что некоторые инфузории стали вялыми, лениво двигались, некоторые из них были искривлены. Я положил больных под микроскоп и увидел внутри инфузорий клубочки с дрепаноспирами, которые, размножаясь, заполняли и «выедали» все тело туфельки. Постепенно болезнетворная бацилла «перезаражала» всех инфузорий в банке, и они все погибли.
Когда я учился в университете, у нас в лаборатории молодой аспирант Засухин открыл болезнетворных микробов у инфузории никтотерус. Инфузория никтотерус живет во внутренностях таракана, а в этой инфузории живет и губит ее еще более мелкий микроб.
В туфельки полапают болезнетворные бактерии, от которых инфузории в конце концов погибают.
Циста туфельки.
Мелкая инфузория колпидиум образует круглую цисту, из которой при хороших условиях снова вылезает.
Зарисовки мимоходом
Рисунки и текст В. Губина
В ноябре я был в степном Крыму. Сначала степь показалась мне необитаемой: кусты поблекшей колючей травы да небо. Только где-то далеко чуть приметные белые домики татарской деревни. А еще дальше белые облака на вершинах Крымских гор.
Но пока я ехал, степь стала открываться по-другому: показалась свежая зелень озимых, широкие черные полосы зяби. В «необитаемой» степи шла ударная работа. Пахали днем и ночью, готовили землю под пшеницу. Здесь богатые зерносовхозы и колхозы.
Из кустов выскакивали зайцы по два, по три за-раз. Эти степные зайцы на зиму не белеют, а только цвет их шкурки делается мутнее.
Степные зайцы на зиму не белеют.
Вот куст перекати-поле оторвался и, подскакивая, покатился вслед за зайцем. Прищуришься — и кажется, что это не куст катится, а какой-то зверь гонится за зайцем.
Поднялось восемь крупных птиц. Мне сказали, что это дрофы. Эта красивая, крупная и редкая птица водится только у нас в Союзе. Брюшко у нее и нижняя часть крыльев белого и мягкого пера, а спина, крылья и хвост светло-ржавого цвета с крупной рябью. Величиной дрофа с индюка и вкусом не хуже его. Жалко, что на эту редкую птицу не запрещена охота.
Я жил в степи месяц, сжился с ней, научился ее видеть, и степь перестала казаться мне однообразной. В ясные дни, когда слабый теплый ветер шуршит сухой травой, залитая солнцем степь резко отделяется от синевы неба. В те дни, когда солнце закрыто облаками, степь лилово-серая, а голубые полоски воздуха, у подножья гор, кажутся озерами. Эти фантастические воздушные озера особенно часто можно видеть по утрам. Иногда в них даже чудится отражение. Часто бывали и туманные дни, и тогда до полудня совсем ничего не было видно.
Мне сказали, что это дрофы.
Куст перекати-поле оторвался и, подскакивая, покатился.
Я приехал в степь отдыхать и все-таки не мог утерпеть — понемногу работал. Моя работа — рисовать. Я художник. Больше люблю рисовать птиц и животных. Так я и жил — ходил по степи, по деревням. Что увижу, то и рисую.
В степи, в горах, в поселке — всюду мне встречалась птичка, похожая на жаворонка с хохолком. Всюду она бегает. Все привыкли ее видеть, а как ее зовут— никто не знает. Я ее нарисовал.
Никто не мог мне сказать, как ее зовут.
Возвращаюсь из степи — мне навстречу идет будто копна на двух ногах. Смешно смотреть. Это колхозник тащит охапку сухой травы. А рядом, поскрипывая колесами, едет арба, высоко нагруженная соломой.
Идет будто копна на двух ногах.
Едет арба, высоко нагруженная соломой.
Изредка залетит из степи сокол. Завидя его, куры в страхе с криком бросаются во двор, где их с бранью встречает петух.
Здешние колхозники живут зажиточно. У всех свиньи, у кого по две-три, держат много птицы: кур, гусей, индюшек. Я часто видел, как индюки, залучив петуха, сводили с ним счеты, и на эту драку раздумчиво смотрел поросенок.
Индюки, залучив петуха, сводили с ним счеты.
Один раз, чтобы удобнее было рисовать, я сел на загородку. Не имея других строительных материалов, татары огораживают свои дворы загородками из сорной травы.
Загораживают свои дворы загородками из сорной травы.
Деревня Черкес-Тобай вся обнесена таким заборчиком. Я сел, вынул бумагу и карандаш и только приготовился, как по бумаге пробежала какая-то букашка, вроде божьей коровки, только помельче, серенькая, с белыми крапинками. Смахнул, лезет другая, по шее что-то защекотало. Посмотрел — весь я в букашках. Даже за рубашку залезли, и хоть кусать не кусали, но щекотали, ползая по телу, очень неприятно.
Только уезжая, удалось увидеть орла. Невысоко, изредка взмахивая крыльями, он делал свои круги.
Только уезжая, удалось увидеть орла.
Навстречу нам, спускаясь с гор, по дороге татарин с женой везли двухколесную тележку. На телеге, среди дынь и яблок, сидел маленький татарчонок. Впереди бежала собака. Верно, возвращались из гостей.
Новости науки
А. Бармин
В старину — лет триста и побольше назад — руды металлов искали лозой.
Наука рудоискателей тогда так и называлась: «рабдомантия», от слова «рабдос», что значит жезл или лоза. Рабдоманты — это тогдашние геологи-разведчики.
Лоза вырезалась из ветки дерева с двумя отростками и имела вид латинской буквы V.
Рудоискатель держал по отростку в каждой руке, комлем направлял ветку кверху и так ходил по горам. Где комель «сам собою» наклонится вниз, там, значит, в недрах земли и лежит руда.
Просто? Да, было бы просто, если б этим все и ограничивалось. Но для успеха, поисков рабдомантия предписывала, еще ряд условий.
Я уже не говорю о том, что держать лозу полагалось руками «наизворот» — ладонями к лицу, большими пальцами вниз, — к этому приспособиться не так трудно.