Выбрать главу

Адвоката тоже надо устранить.

Питерсон вывел Ричера в морозную ночь и спросил, голоден ли он. Ричер сказал: да. Питерсон поехал в ресторан на главной дороге к шоссе. Автомобиль у него был стандартный полицейский «форд-краун-виктория», с зимними шинами на передних колесах и цепями на задних. Снегопад почти прекратился.

— Слишком холодно, — объяснил Питерсон.

Ночное небо очистилось, и подушка арктического воздуха накрыла землю. Мороз проникал под легкую куртку Ричера, и, пока они шли по ресторанной стоянке, его била дрожь. Он сказал:

— Я думал, большая пурга идет.

— Целых две, — ответил Питерсон. — И вот что получается. Они толкают холодный воздух перед собой.

— А когда придут сюда, потеплеет?

— Чуть-чуть. Чтобы снег пошел.

— Хорошо. По мне, лучше снег, чем мороз.

— Вы думаете, это мороз? Это пустяки, — сказал Питерсон.

— Знаю. Я провел зиму в Корее. Холоднее, чем сейчас.

— И?

— В Корее хотя бы было интересно.

Питерсона это немного задело. Ресторан был пуст и, по-видимому, уже закрывался, но они все равно вошли и сели.

— Город Болтон тоже довольно интересный, — сказал Питерсон.

— Вы об убитом?

— Да, — сказал Питерсон. И осекся. — Какой убитый? Неужели вам Холланд сказал? Показал фотографии?

— Очень старался не показать, но ваши уборщики хорошо помыли окна.

Подошла официантка, усталая женщина лет сорока с чем-то. Питерсон заказал тушеное мясо. Ричер последовал его примеру и попросил кофе. Питерсон спросил:

— Вы долго служили в армии?

— Тринадцать лет.

— Служили в военной полиции и с медицинской подготовкой?

Ричер кивнул.

— Вы разговаривали с пассажирами автобуса. Проверяли меня.

— Конечно, проверял. А что еще я, по-вашему, делал?

— И хотите, чтобы я ночевал у вас. Чтобы присматривать за мной. Почему?

— Нам надо знать, кто приезжает и уезжает.

Питерсон больше ничего не сказал, а через минуту принесли еду. Порции были большие, с картофельным пюре, обильно политым соусом. Питерсон спросил:

— Чем вы занимались в военной полиции? Убийствами?

— Всеми видами — от покушений до массовых.

Питерсон промолчал. Ричер спросил:

— Где нашли убитого? Там, где полицейская машина перегородила улочку?

— Нет, там другое дело. Труп нашли в другом месте.

— Его не там убили.

— Откуда вы знаете?

— Крови на снегу нет. Когда убивают кого-то ударом по голове, кожа на черепе лопается. Это неизбежно. Кровотечение сильнейшее. Там было бы море крови.

Питерсон ел молча. Потом спросил:

— Где вы живете?

Ответ был простой. Ричер нигде не жил, и так было всегда. Сын офицера, он родился в берлинской больнице, и с пеленок его возили по всему свету. С одной военной базы на другую, с одной дешевой квартиры на другую, а потом он и сам записался в армию и так же мотался, но уже сам по себе. И теперь, уволившись, он по-прежнему нигде не задерживался. Он сказал:

— Я кочевник.

— У кочевников скот, — сказал Питерсон.

— Ладно. Я кочевник без скота.

— Вы бродяга. У вас нет багажа.

— Вам это мешает?

— Это странное поведение. У всех есть имущество.

— Мне оно не нужно. Едешь налегке — уедешь дальше. Короче говоря, я не тот, кто вас интересует. До нынешнего дня я и не слышал о Болтоне. Если бы водитель автобуса не дернулся, я бы вечером был у горы Рашмор.

— С этим не могу поспорить, — неохотно кивнул Питерсон.

21.55. Осталось пятьдесят четыре часа.

В тысяче семистах милях к югу Платон тоже ел — большой бифштекс из толстого края. Поздний ужин. На нем были хлопчатые брюки, белая рубашка и черные туфли без шнурков из мальчиковой коллекции магазина «Брукс бразерс». Одежда сидела на нем хорошо, но выглядел он в ней странно. Она была сшита на толстых белых американских мальчиков, а Платон был стар, коренаст, с коричневой кожей и бритой круглой головой.

Он положил вилку. Взял свой мобильник и дважды нажал зеленую кнопку. Когда ему ответили, он сказал:

— Пошлите туда человека, чтобы убрал свидетеля.

— Когда? — спросил человек в городской вилле.

— Как только позволят обстоятельства. И адвоката уберите.