Но исходить криком, выдавать ультразвуковые вопли, биться головой о стену, расцарапывать себе лицо — такая манипуляция второй раз не сработает, да и вырос он уже из детских припадков. Тут нужно что-то другое, лучше всего похныкать немного, а, главное, дать им то, чего они хотят, черт с ними, пусть воображают, что его одолели, и все это послужит ему уроком…
Он закрыл глаза, вдохнул глубоко-глубоко, опускаясь на дно за своей утонувшей размеренной рассудительностью, зажал ее в кулаке и поплыл наверх.
— Эта мысль вовсе не ужасна для меня, папа. Не стоит так плохо обо мне думать, — заговорил Ли, неспешно растягивая слова. Он прекратил нарезать по комнате круги, уселся на кровати и начал слегка раскачиваться, чтобы быстрее успокоиться: — Я просто не хочу бросать все, что у меня здесь есть, школу, учителей, друзей, свою новую девушку, она така-а-ая классная… У меня своя жизнь, папа, уверен, что ты понимаешь, как сложно мне будет начинать заново в незнакомом месте, тем более, это продлится всего пару месяцев, а потом вы опять переедете куда-нибудь, в Париж, в Торонто, в Арабские Эмираты…
Он раскачивался из стороны в сторону маятником в замедленной съемке, и его голос качался вместе с ним. Люди поддаются гипнозу, потому что хотят в него верить.
— А как переезд повлияет на мои занятия? Другая программа, другие задания, другой подход, и неизвестно еще, насколько хороший. Что если в новой школе окажется слабый уровень обучения? Не хотелось бы скатиться вниз.
Отец завороженно слушал.
— И наконец, здесь я здоров и бодр, а в жарком, влажном, душном климате у меня наверняка возобновятся головные боли. Или того хуже, — он сделал многозначительную паузу. — Вдруг будет новый приступ, а? Я не могу гарантировать стабильность своего состояния в стрессовой ситуации. Я перемен не выдержу. Уверен, что в Гонконге меня снова накроет.
И финальный ход.
— Прости, что я на вас с мамой накричал. Вы меня резко разбудили, я и сорвался, понимаю, некрасиво вышло, мне очень стыдно.
Он остановился, чтобы перевести дыхание, и расплылся в широкой улыбке, слыша размеренное дыхание отца. Тот дышал с ним в такт. Удалось!
— И я обязательно вернусь к доктору Льюису, — заключил Ли громче и четче, выделяя фразу решительным росчерком. — Обещаю, даю честное слово. Верь мне.
«Я Доктор», — едва не добавил он фразу из сериала и закусил губу, чтобы не прыснуть.
Тонкий голосок гадко хихикнул в его голове, но Ли его почти не расслышал.
Получив благословение на то, чтобы остаться, заверив родителей в вечной любви, преданности и трехразовом питании, он отключил телефон и рухнул на подушку, захлебываясь смехом:
— Боже, какие идиоты! Поверить не могу.
Проклятый разговор продолжался слишком долго, пора было собираться в школу. Но вставать ужасно не хотелось, и он с удовольствием потянулся, сладко зевнул, закутался в одеяло и остался нежиться в постели, в теплом защитном коконе из своих мыслей и воспоминаний о недавней ночи, в мечтах о будущих ночах.
Ехать никуда не придется, он останется в доме один, но не будет при этом одинок.
— Я никому не позволю нас разлучить, — поклялся он, ласково проведя рукой по высохшему, почти не различимому пятну на простыне, но он различал его, различал… — Никому.
2
— Устраивайся удобнее, — предложил очень вежливый человек очень доброжелательным тоном, указывая на глубокое кресло, — можешь забраться с ногами, если хочешь.
Ли хотелось, но он уселся на самом краешке с настороженностью зверя в засаде и держал спину так прямо, как будто она была закована в гипсовый корсет.
Вольготно разваливаться в этом кресле, перед этим пристально разглядывавшим его человеком было ни в коем случае нельзя.
Капкан захлопнется.
Разыгрывая скуку, Ли изучал обстановку: обои цвета яичной скорлупы, литографии в лаконичных рамах, дипломы и сертификаты, набор пестрых клякс, оказавшийся репродукцией морского пейзажа, толстые тома на книжных полках. И ни одной личной фотографии. Естественно. Мозгоправы всегда скрывают свою личную жизнь. Они должны казаться существами высшего порядка, которые даже в туалет не ходят. Жен, детей и родителей у них нет. А размножаются они от пыли, забившейся между страниц томов Фрейда, Юнга и Маслоу.
Они не рассказывают о себе ничего. Ты должен рассказывать им о себе все.
«Не дождешься, козел», — пообещал про себя Ли и продолжил осмотр, выискивая, за что бы зацепиться в кабинете. Парочка кожаных кресел, низкий диван, стол матового темного дерева — солидная, музейного вида мебель. Под шелковым абажуром рассеивала охристый свет зажженная лампа. На полу — ковер, словно собранный из опавшей листвы, он выглядел таким чистеньким, как будто по нему никто не ходит. Те, кто здесь бывает, благоговейно передвигаются на цыпочках или вовсе воспаряют над землей, обретя после душевных излияний свое просветление, оплаченное по таксе.