От Ли тоже ждали начала откровений, и он сбежал взглядом на улицу.
За тянувшимся во всю стену окном, между ребрами распахнутых жалюзи открывался вид на сад с присыпанными гравием дорожками и ухоженными клумбами. Гладенькая картинка, открыточная идиллия. Не хватает только пруда с утками и кувшинками.
Ли слышал, как кричала организованная здесь система, запрограммированная на создание чувства безопасности: «Расслабься! Потеряй бдительность! Здесь тебя поймут, помогут. Вытащи из себя все».
В стоящем напротив кресле пошевелились.
Пора было начинать представление, и Ли выбрал для него сценарий — свой любимый парадокс «Лжеца»:
«Я лгу = ложь.
Я лгу, что я лгу = истина…»
Это единственное, что от него получат, и будут получать, пока родители не отвяжутся.
На высокой этажерке с кривыми ножками примостился пузатый керамический горшок с пышным растением.
— Зелень — это хороший штрих, — заметил Ли одобрительно. — Хотите совет? Превратите кабинет в оранжерею, и клиенты потекут к вам рекой. В наш век смога и пластика любой будет рад здесь оказаться и умиротворить себя иллюзией, что мать-природа еще жива, как мы ни стараемся ее загадить.
— Ты любишь природу? — Стекла очков понимающе блеснули. — Или беспокоишься о возможной экологической катастрофе на планете?
— Не знаю. Я и природа? Никогда над этим не задумывался. В детстве у меня был хомячок, это считается? Он сдох, оставив в моей душе незаживающую рану.
— А сейчас у тебя есть домашнее животное?
— Нет, но я регулярно подбираю выпавших из гнезда птенцов и подкармливаю бродячих собак собственной плотью. Мне нравится заботиться о живых существах. Это доставляет мне экстатическое удовольствие, и мое единение с миром достигает своего абсолюта.
— Неужели, — произнес человек без вопросительной интонации.
— Вы мне не верите?
— Боюсь, что нет.
— Я оскорблен до глубины души, сэр! Настолько оскорблен, что мне хочется, — опершись на подлокотники, Ли приподнялся, — встать и, с достоинством держа голову, удалиться отсюда. На-хрен-совсем.
Коричневый человек слегка кивнул:
— Физически я не смогу тебя удержать.
— Вот именно, — Ли улыбнулся, источая патоку.
— Тем не менее тебе придется остаться.
— С утра это была свободная страна.
— Но у нас есть договоренность, что ты продолжишь сеансы.
— Я с вами ни о чем не договаривался. Вы общались с моими родителями, которые на этом настаивают. А я — лишь невинная жертва их произвола. Если вдуматься, — оживился Ли, — это тирания чистейшей воды, сэр! Насилие над моей волей. Дремучее средневековье какое-то! «Изволь пойти туда, а то лишим тебя наследства!» Вот что сказали мне драгоценные предки. «Возвращайся к сеансам мозготраха, а то вышвырнем тебя на улицу и оставим без куска хлеба!» Можете себе представить?
— Что они на самом деле тебе сказали?
Ли сделал вид, что не расслышал, и продолжил балаган:
— Этим возмутительным делом должны заняться органы социальной опеки, следящие за благополучием детей. И вы, — он ткнул обвиняющим жестом во внимательное лицо, — являетесь частью заговора, j'accuse!
— Ты несовершеннолетний, Ли, — сказал доктор Льюис спокойно. — Твои родители имеют право принять такое решение. И я его поддерживаю. Здесь нет ничего, что требовало бы вмешательства государства.
Ли почувствовал первый приступ раздражения из-за того, что ему пока не удалось вывести психолога из себя.
Нужно поддать жару.
— Я обращусь в прессу, — заявил он. — Наверняка кто-то заинтересуется тем, что вы заставляете несовершеннолетних выкладывать интимные секреты. «Подросток под гнетом давления!» Желтые газеты вас распнут, уж я постараюсь.
— Я знаю, что ты не первый раз прибегаешь к шантажу. Очень жаль, что ты так поступаешь, — доктор сокрушенно улыбнулся.
— Засуньте свое сожаление себе в задницу.
— Напрасно ты выбрал тактику, испытывающую мое терпение на прочность. Мы могли бы сэкономить уйму времени, если бы ты признал, что я не откажусь от тебя.