Поэтому он пошел в супермаркет, пыхтя, приволок оттуда огромный пакет апельсинов и рассыпал их в кухне — на полу, на столе, везде, чтобы все стало оранжевым. А свеча нашлась в родительской спальне, куда он никогда не заходил, как будто комната была проклятой, но тут вдруг вспомнил, как мать устраивала иногда ужины, про которые говорила: «Пусть все будет красиво», включала слащавую музыку и делала умиленное лицо, красиво глядя на свою красивую семью. Фу.
Правда, пару раз было ничего. Когда она готовила ужин сама, а не заказывала еду в ресторанах. Получалось у нее неважно, но Ли уплетал с аппетитом, слушая, как они с отцом рассказывали о своих поездках: о бело-лазурных пляжах и автогонках в Дубае; о Пекинской опере и старом шанхайском центре, где над приземистыми домишками поднимаются, как великаны среди лилипутов, небоскребы с рогами на макушках; о нью-йоркском Мидтауне, похожем в ночной синеве на микросхему в мириадах светящихся точек. Их рассказы звучали, как волшебные сказки. Ли разглядывал фотографии городов и думал, что однажды мама с папой возьмут его с собой, и он собственными глазами убедится, что мир — большой и настоящий, если в нем все это действительно существует, и можно пройтись, поехать, полететь, дотронуться, попробовать на вкус, понюхать и лечь где-нибудь — на шероховатый асфальт, колкий гравий или нагретый, проваливающийся под тяжестью твоего тела песок — откинуться на спину и увидеть другое небо.
Но мир оказался суммой абстракций, Ли чувствовал себя в нем посторонним, а люди были уравнениями, не имеющими решения.
Все, кроме одного.
Человек, ради которого можно рассыпать миллион апельсинов и зажечь одну свечу.
Хотя, конечно, он сделал вид, что просто нашла на него такая причуда, всего-то.
А то вдруг Крис бы над ним посмеялась? Он бы этого не вынес.
Но она не засмеялась, а поцеловала его так нежно, что он растаял, и снова пришло ощущение покоя, счастья и расслабленности.
— И он вдруг берет и выдает мне монолог Доктора! — взахлеб рассказывал он, счищая с апельсина кожуру. — Про то, что он Повелитель Времени с планеты Галлифрей, ему сто три, тьфу, девятьсот три года, ну, я показывал тебе ту серию, помнишь? А он — бах! — и цитирует наизусть, и глазом не моргнул. Я просто обалдел! Да кто угодно бы обалдел, да? Сидит такой, серьезный, в очках и вдруг… «Проблемы с этим?» Ха! Еще интонацию здорово передал. Представляешь?
Крис, раскачиваясь на табурете, подбрасывала апельсин, ловя его одной рукой и подкидывая с каждым разом все выше. У нее опять был тот невнимательный, рассеянный вид, как будто она в комнате одна.
— Представляешь? — повторил Ли с нажимом, он ненавидел, когда Крис его не замечает. — Ты меня вообще слушаешь?
— Слушаю, — она подбросила апельсин под потолок и рассмеялась. — Такой же гик, как и ты, этот твой доктор. Откуда вы только беретесь?
Ли показал ей язык и запихнул в рот несколько долек, сочных и сладких. Начал жевать, громко чавкая, как невоспитанный ребенок. Последнее время он чувствовал себя младше, чем раньше, по крайней мере, с Крис наедине. Даже то, как они раздевались и залезали под одеяло, казалось игрой, увлекательной и будоражащей воображение забавой, во время которой они иногда просто лежали, обнявшись, водя безо всякой цели руками по телам друг друга, невесомо дотрагивались или без стеснения ощупывали, сжимая то здесь, то там, как будто проверяли, как устроен тот, другой.
Он понял, что любит ее уже давно. Но при этом не думал о ней «моя девушка». Крис — в первую очередь его друг, единственное близкое существо, для которого хотелось сделать что-нибудь приятное, вроде этих апельсинов, и заниматься любовью осторожно и бережно, лаская ее, словно хрупкую драгоценность.
Она подбрасывала в воздух уже два апельсина, ловко их подхватывая.
Ли наблюдал за ней, продолжая жевать. Немного сока стекло на подбородок, он вытер его ладонью, засунул в рот палец и облизал его.
Она взяла со стола третий апельсин и принялась жонглировать ими, как заправская циркачка. Оранжевые мячики прыгали под потолок. Полутьма в кухне, с единственным сполохом от затухающей свечи, казалась таинственной. Разбросанные повсюду апельсины, будто елочные шары, поблескивали боками и таились в углах.
А Крис сидела в центре на полу, размахивая длинными руками, поднятыми вверх, как в молитве, и краски, которыми она была выписана сейчас, переливались разными оттенками меда, от густо-янтарного до терракотового. Ли словно смотрел кино с незнакомой девочкой в главной роли. Или, наоборот, со знакомой… Погодите-ка… Как он может думать про какого-то знакомого незнакомца, если прекрасно знает, кого перед собой видит?