Пить.
Сладкое с газиками не надо мне, нет. Я хочу кислород, водород, два. Раньше я учился, глупая наука, скучная, а сейчас смешно. Химия.
Ты не сказала мне больше, ни одного слова не сказала, хотя я здесь уже долго, день и ночь, день и ночь — множество. Ничего не сказала мне.
Я не знаю больше.
Боюсь и не знаю, очень испуганный, что не знаю. Как верить, не знаю больше.
Если не скажешь мне ничего, я очень ждал, очень, что заговоришь, но ты склеенная какая-то, губы.
Тебя нет, да?
Обусловленная реальность
В кабинете те же краски, те же оттенки земли, коры, крепко заваренного чая и палых листьев, облетевших с шевелюры уходящей осени.
Здесь уютно находиться, даже когда понимаешь, насколько хорошо продуман и просчитан этот уют, из чего выстроен, и как работает над твоим восприятием, на каком языке говорит с подсознанием. Все равно быть тут — почти удовольствие, будто сидишь в просторной деревянной коробке, стены которой оберегают тебя.
И мебель по-прежнему выглядит основательной, крепкой и сколоченной на века, не то, что трухлявый мусор, штампованный на китайских заводах или где там еще, в дальних от цивилизации местах с дешевой рабочей силой.
Он вертит шеей по сторонам и замечает с усмешкой:
— А зелень-то пропала.
— Прости?
— Тут стоял горшок с цветком или растением, не знаю, не разбираюсь, что-то зеленое. Я сказал, вам нужно больше зелени, мол, устройте оранжерею на радость покупателям. В смысле, клиентам. Всем нам, вашим маленьким подопечным, грустным уродцам, которым вы пытаетесь вправить мозги, а они все не вправляются. Да, я помню, стояло тут… А сейчас нет его.
— Сейчас нет, — соглашается доктор и добавляет: — Все меняется.
— Неужели, — произносит пациент без вопросительной интонации.
— Да, я в этом уверен.
— И как я изменился?
— А как ты сам считаешь?
— Знаете, столько лет прошло, а мне до сих пор каждый раз, когда вы отвечаете вопросом на вопрос, хочется сделать что-нибудь разрушительное. Разгромить тут все к чертовой матери. Сорвать с вас очки и на них попрыгать. Пожар в доме устроить. Или геноцид планеты. Симпатичный такой взрыв, чтобы все снесло.
— Однако ты ни разу этого не сделал.
— И вы усматриваете в этом та-а-акой прогресс, — хмыкает пациент. — Гордитесь собой до усрачки, не таки ли, Дэвид?
Доктор Льюис не отвечает, и вскоре его внимательное молчание заставляет пациента ежиться, дергать плечами и скукоживаться в большом кресле, как кожа на подушечках пальцев в горячей воде.
— Что вы на меня уставились? — кривится он раздраженно.
— Жду, не расскажешь ли, как прошла твоя неделя, — отвечает доктор с тем спокойствием, что не проржавело с годами, даже мебель в кабинете может измениться, а это ощущение скалы в человеческом обличье — нет.
Пациент думает, что в этом есть нечто умиротворяющее и надежное. Наверное, оно помогает ему.
— Нормально моя неделя прошла, — он старается копировать интонацию доктора, — особенно не о чем рассказывать. Мою статью опубликовали в том самом журнале, который я упоминал. Ну, в том издании, где вещают одни мэтры и гранды. Старые пердуны. Сказали, хотят молодой крови. Я — их молодая кровь. Новая лоза.
— В самом деле? Поздравляю.
— Пасиб.
— И о чем же твоя статья?
— О всякой ерунде. Онтологические проблемы современной физики. Материя, ее атрибуты, несотворимость, неуничтожимость, неисчерпаемость по своей структуре. Легкое чтиво для скучающих домохозяек.
— Действительно, — посмеивается доктор, — вместо сериала. Луис-Альберто встретил материю, и она оказалась его сестрой, он ее признал по родимому пятну на плече.
— Ага, вроде того.
— Я так понимаю, это серьезно? Для твоей карьеры?
— Не знаю, как насчет карьеры, но это действительно серьезно. Как объявление ядерной бомбардировки. Я пишу о структуре основных значений бытия, со времен Платона не так много сказано на эту тему. Я хочу обнаружить то, из чего сделано то, из чего сделаны атомы. В философском смысле. Возможно, это позволит уничтожить гиперреальность, в которой существует нынешний мир, отражающий сам себя, как два зеркала, поставленные друг напротив друга. Что они показывают? Лишь реально существующую плоскость и пустоту. Нельзя до бесконечности заполнять пустоту симулякрами. Мы дошли до четвертого этапа развития знака, обратившись в собственный симулякр. Вы осознаете, что на этом этапе может, например, начаться мировая война, основанная лишь на одной лживой пропаганде? Миру пора вернуться в реальность. Может, у меня получится. А может, мир сгорит. Меня, собственно, интересует не судьба человечества, а лишь само исследование. Человечество может хоть сейчас сдохнуть, я и не почешусь.