Так что вы собираетесь делать с этими костями? С моими останками, ныне покоящимися в роскошной, без сомнения, усыпальнице? Выкинете их оттуда и положите на их место кости Винченто? На каком основании? Эта гробница, как и все, полученное мною за службу Империи, заработана мною по праву, честным трудом и подлинным талантом. Ни мои картины, ни мой стиль, ни мои ученики — коим я завещаю все свое имущество — не становятся фальшивыми от того, что все это создал не тот человек, что вы думали. И сам этот человек всю свою жизнь оставался собой, нимало не пытаясь подражать подлинному Винченто. Фальшивым было только имя, и лишь его надлежит исправить.
Вам придется постараться, делая это. Но вы уже не сможете вычеркнуть меня из истории. И не сможете оставить все, как есть. Так что начните с моей гробницы. Вам придется стесать то имя, что уже, без сомнения, высечено на мраморе, и выбить на его месте новое, коим и подписываю сей манускрипт:
Родольфо Фирентийский
Анна Степанская
Zoom
Давным-давно мой младший, четырехлетний тогда, сын неожиданно спросил:
— Мама, а что такое «папа»?
Я этого подсознательно ждала, всегда знала — он должен спросить, но думала, что это случится попозже, потом когда-нибудь. Однако удар удержала и честно ответила: «Не знаю».
Когда мне было восемь лет, я впервые отправилась одна к однокласснице. Тома Панасенко, так звали эту девочку. Жила она не очень близко, в маленьком доме. У них была одна комната и крошечная кухня. Я помню свежевымытый пол и поразившую меня тишину. Тома сказала, что мама на работе, мы одни, и можем делать, что захотим.
На мой вопрос: «Где твой папа?» — Тома без тени смущения, как что-то само собой разумеющееся ответила: «А у меня нет папы, он нас бросил».
Я не запомнила, ругали меня за этот самовольный поход или нет, но навсегда удержала в памяти, как спросила у мамы с надеждой: «Когда папа нас бросит?» — и как мама безнадежно ответила: «Никогда».
Он и вправду нас не бросил, не отстал даже после маминого запоздалого, в шестьдесят семь лет, развода с ним. Но тон сбавил. Боялся.
К этому времени я была уже вполне взрослой и даже не молодой и старалась, соблюдая нейтралитет, держаться подальше: «Чем меньше папы в моей жизни, тем лучше». Детство в сшитых мамой по ночам прелестных платьицах, прожитое на скудную мамину зарплату (папа денег в дом не приносил, чтобы «не разбаловать»), освещаемое ее любовью, благодаря ей не изуродовавшее меня необратимо, было далеко позади. Но и вихрь разрушений, исходивший от него, не прошел бесследно. Плохо прикрытая неуверенность в себе, ранняя полнота, ожидание неудачи, трудности в общении, очень глубоко спрятанный неосознанный страх — далеко не все несчастья моей юности. И если что-то у меня все же получилось, то это «несмотря на».
Мужа себе я бессознательно выбрала от противного, и он, действительно, был противоположностью атлетически сложенному красавцу папе: очень худой, неуверенный в себе человек, проводивший жизнь за книгой или шахматной доской. К тому же, одноклассник, дружили мы в школе. Кто мог подумать, что это будет домашний тиран вроде папы, правда, в ином стиле, более изощренном. Он, как и папа, не взял на себя ответственность за семью, вымещая на ней неосознанное недовольство собой. Думаю, что, если и у старшего моего сына Антоши спросить, «что такое папа», он вряд ли ответит вразумительно. И знаю еще, что и для него наличие «папы» не прошло бесследно.