Все это время я испытывала острую жалость, страх за него и мучительное чувство вины: ведь он шел к нам, он нас считал своей семьей. Я чувствовала его боль, его одиночество и начинала понимать, «что такое папа».
Последние полтора года он живет в гериатрическом центре. Я навещаю его один-два раза в неделю. Он узнает меня и радуется, называет доченькой. Ходить он не может. Я вывожу его в коляске на террасу. Мы смотрим вместе на пригорки, цитрусовые сады, развалины старого дома. Он каждый раз удивляется, как много машин. Видит холмы, дома, деревья и говорит: «Как красиво! Смотри на листья, ты видишь, что все они разного цвета?»
Я спрашиваю:
— Ты хотел бы это нарисовать?
— Нет, — сердится он, — я уже ничего не хочу, а ты нарисуй.
И я обещаю.
Я по многу раз читаю ему детские рассказы Зощенко, он слушает внимательно и понимает, смеется в смешных местах, удивляется и говорит: «Надо же!» Иногда ему тяжело вникать в содержание, и тогда я читаю ему Бродского. И он, не понимая резкости смысла, наслаждается четким ритмом этих стихов и успокаивается. Я сижу рядом с ним и думаю, что, в сущности, мало знаю о нем. Он никогда не рассказывал о своем детстве, о родителях, брате, младшей сестре. Все они погибли в Крыму в сорок первом, и эти воспоминания были слишком болезненны. Никогда не говорил о войне, в которой участвовал с первого до последнего дня. И вообще, почти не говорил, а только кричал и ругал нас.
Как-то я рассказала старшему сыну о том, как скудно мы жили в детстве, как моя мама, его бабушка, каждое лето устраивалась на три месяца работать в пионерском лагере, чтобы у детей была возможность побыть у моря, а когда изредка приезжала на выходной, удивлялась изобилию в холодильнике. Все дорогое и вкусное он покупал только для себя. И Антоша сказал неожиданно: «Бедный, у него совсем не было радости».
Страдания его велики и безнадежны. Свободный и подвижный, он не может смириться с закованностью в инвалидном кресле и требует помочь подняться и выйти из него. Сознание его состоит из кусков и обрывков. Время там не течет необратимо в одну сторону, а ходит туда-сюда. Часто говорит о маме, какая она красивая и как он ее любит и жалеет. Вспоминает любимую дочь, младшую мою сестру, которая его не навещает: «Где же наша Наточка?» Внуков помнит плохо, путает их имена. Продолжает строить коммерческие планы и учит меня, что нужно делать, чтобы немедленно разбогатеть. Предлагает войти в долю. Иногда его размышления полны поздних сожалений:
— Как же так, я ведь мог тебя обеспечить и не сделал этого.
— Ну, что ты, — спокойно говорю я, — ты все сделал, и у меня все есть.
Я вижу, как постепенно его становится меньше, будто он неотвратимо превращается в свою тень. У меня не осталось ни обиды на него, ни сожалений. Я не знаю, почему он жил так, а не иначе, я не знаю, о чем он так мучительно размышляет сейчас и не может выразить это словами. Но я стала понимать, как важно, что он есть. В том восхождении, которое называется «жизнь», я уже достигла довольно высокой ступеньки. Отсюда открывается совсем новая возможность обзора. Мне видно гораздо больше, чем раньше, и во многом иначе. Мне кажется, теперь я знаю, «что такое папа», и страшусь того неизбежного дня, когда потеряю его. Как будто с ним из моей жизни уходит очень большая и важная часть, и я уменьшаюсь тоже.
Наталия Гилярова
«Ясень»
НОВОЕ СООБЩЕНИЕ ОТ ИВАНА РАКИТИНА
07 фев. 2042 г. в 21.40
Привет, Митя! Я — твой двоюродный брат из России. Мы никогда не встречались, потому что твои предки эмигрировали в Америку еще при Архангеле, когда ты даже и не родился, а мои тогда тормознули… Тетя Аня, младшая сестра моего и твоего отца, сказала мне, у тебя тысяча вопросов про нашу жизнь, потому что ты пишешь диплом на тему «Чудо России». Попросила связаться с тобой и дала твой и-мейл. Считает, я смогу рассказать о том, что тебя интересует, лучше, раз мы ровесники. Мне двадцать лет, я учусь в Автонаномеханическом. Так что спрашивай — я постараюсь ответить. Рад, кстати, что у меня нашелся брат в Америке!:)
Всего доброго, Иван Ракитин
RE: РУТИНА
08 фев. 2042 г. в 20.10
Привет, Митя! Ты спрашиваешь про политическое устройство, разделение властей, представительство в парламенте… Нет, брат, так дело не пойдет. Я подозреваю, что ты чрезвычайно серьезный молодой человек:). И точно уже знаешь больше меня о нашем парламенте и президенте. Я даже его фамилию не помню, если честно… Я не слишком интересуюсь политической и общественной жизнью. Наверное, я легкомыслен — до сих пор увлекаюсь игрушками, гаджетами и прочими дивайсами, компьютерами-трансформерами, «кренделями». Все, что я могу — так это рассказать тебе о моей обычной жизни, описать рутину. Нравы и обычаи, так сказать. Мои собственные, а не страны:). Если это тебе поможет.