А тут ведь такую дрянь почали изготовлять. Нечем иным как попыткой регулировки популяции — я это назвать не могу, коллеги. With all due respect.
У меня на рабочем столе фотография мёртвого писателя Илюхи. Чтоб не забывать. Он хороший Илюха — хоть мы и собачились с ним пока он был по эту сторону. Прямой Илюха, как струна, но и ушлый, как и всякий отведавший досыть Калины красной. Мы спорили с ним в письмах до шершавой хрипоты.
А умер Илюха без всякого предупреждения и пойди ж-ты поспорь-ка теперича с ним. На своей последней фотке Илюха лежит в дорогом гробу, будто одолженном из гангстерского погребального бюро времен «Однажды в Америке». Илюха втиснут в костюм, который бы в жизни ни одел, будь у него выбор. Рядом с гробом стоит видная дама и малюсенькая девчушка.
И дама и девчушка улыбаются широко и ясно — совершенно не волнуясь о грустном фоне фотографии. Будто Илюха их подговорили притворился в гробу. У фотографа сегодня настоящий урожай — четыре свадьбы и одни похороны, вот сейчас он расслабит булки, Илюха-то и выскочит из коробки с волыной, как Джек инда бокс, и отберет у индивидуального предпринимателя и камеру и барсетку.
В этой фотке — весь Илюха. Так он жил и так умирал — на полную катушку. С понтами. И Книгу написать успел. Книгу Илии. И люди на его похоронах радовались, улыбались, а не выли в голос.
Так что я роман буду писать. Настоящий. А то ведь за коммерческий сценарий меня Илюха и с того света достанет. Застыдит. Вот только первый этаж школы отдраю — время то вон полтретьего уже.
Взялся за швабру. Вышел в коридор.

Поднимают мне веки - время на восточном побережье Соединенных штатов — восемь сорок семь утра. Лежу спиной в луже раствора штрипы, директор школы Шовуш-бей языком цокает как часовая мина на базаре, у женщины завуча хорошо просматриваются из под юбки ноги, аппетитные как останкинская колбаса.
Отчего-то захотелось задрать ей юбку и воспользоваться как бездушной вещью. Прямо перед цокающим директор-беем.
Хотя нет. Нельзя. Дети -то вон тоже здесь — прилипли носами к стеклянным дверям, радуются, сволочи, снимают на мобилки, постят. Я теперь у них последний герой, из-за меня школу сегодня открыть не смогут.
- Да в порядке, я в порядке, в порядке устал просто. Три дня тут горбатился вот и задремал ненадолго, как богатырь блинный. Не-не-не, спасибо, не надо скорой. То есть как это уже вызвали? Отзывайте к черту!Отменяйте, я хотел сказать!
Школьный негр-уборщик причитает злобно, думает если я пол тут драю — так я сразу тупой мекс, по ангельски не понимаю. А я понимаю. Понимаю, что заплатят мне тут дырку от бублика, а по сему и общение в стиле отдела по обслуживанию кустомер сервис тоже отпадает.
- Слышь, облицовку завали, пехота смуглая. Соберешь воду с пола — не впервой небось. Да жалуйся куда хочешь, баран, хоть сенатору своему напиши. Расстроил ты меня, блин.
Я отлепился от полового покрытия, которое по уровню сцепления с подошвами соответствовало стандартам покрытия ледового дворца в Крылатском, и балансируя, как раненный Третьяк, скользнул в учительскую. Хоть плюшек с собой прихвачу раз такой йобический эпос развернулся. Дастан о каракалпаках.
В окно учительской вижу — к парадному подъезду скорая подчаливает — ну это полбеды — СЧЕТ за услугу, баксов семьсот, «за неотложную помощь» пусть теперь Шебаштьяну и его мифическому сопроцевничку выставляют. А вот то что полиция с ними приехала, это панове, не е добре.
У меня, видишь ли, незакрытый ордер на арест в Евклиде — почти двухгодичной давности. Приняли за движуху без прав, штрафанули, 11 дней в каталажке промурыжили и выпустили. А через полгода им это мало показалось — так они решили мне хранение подшить, скоты. Ордер на арест как пригласительный — по почте выслали. Сейчас менты начнут меня на компьютере сканировать и вуаля — смогут рапортовать налогоплательщику. Очистили улицы города от еще одного монстра.
Пришлось выносить булочки через черный ход. Бодрой рысью. Личную боевую швабру, которой я за эти годы заработал уже больше чем Безрукову заплатили за весь сериал Бригада — пришлось бросить на поле сражения. Я обычно стараюсь не помогать ментам в их сложной и опасной работе. Пусть сами уже как-нибудь справляются. Мне бы два года еще поcухариться и липовую делюгу закроют за сроком давности.
Побрел. Весь мокрый, без швабры, как резиновый утёнок — но спасибо что живой. Кстати — да, живой, чертяка! Вспомнишь об Илюхе и как-то стыдно. Рок-н-ролл мертв, а я еще нет. Я просто выключился на полу школы тогда, но на небо снова не приняли.