- Чертов Маркес! Не будет мне прухи пока не дочитаю гада!
Что у нас еще нового? А, да — Джон Кошка скомуниздил арахисовые вафли Рэнди Спрингера. Мелочность этой фолькс-американской формы жизни не перестает поражать. Рэнди, конечно, же во всем обвинил понаехавших:
- Толька утром лежали здесь! Совсем крысы эмигрантские совесть утратили!
После инцидента с пропажей туалетной бумаги, я уверен, что Кошка не чист на руку. Поэтому когда Рэнди спрашивает у меня — не видел ли чего, а интервьюирует он за эти несчастные вафли весь барак, я с чистым горящим взором говорю:
- Вафли украл твой сосед — Джон Кошка.
Кошка вымученно ржет стараясь все обратить в шутку. Однако прокол он допускает минут через сорок. Деловито порывшись в тумбочке Рэнди — она соседствует с его собственной, злодей вдруг обнаруживает искомые вафли:
- Да вот жеж они! Ты куда смотрел, старый? Вот жеж они вафли-та, всю дорогу прям сверху лежали! Вот те на — совсем мозги повыжег химикатами Спрингер!
Далее по новостным каналам — Макс, молодой да ранний. Откинулся, а пойти некуда — мама в тюрьме, квартиру забрали, подруга наркомантка пропала из виду. Чертов потомок одесситов пристроился у родителей Исы на Вестсайде. Сказал им, что он адвокат сына — заполнял ему формы и вообще — боролся в суде. Теперь бирманские пенсионеры относятся к нему как к молодому и успешному лоеру.
Писать заметки нет ни сил, ни желания — моя жизнь однообразна и если я превращаю свое бытие в книгу — пора хоть какие-то перипетии и поворотные пункты вводить иначе читатель бросит на полстрочки. Мертвые заметки из мертвого дома. Пошел в библиотеку — остаться надо одному и подумать о каком-нибудь развитии сюжета. Хорошо бы закончить — но концовка книжки в руках у судьи Браун. Ей решать хэппи енд или нет.
Ни помогла ни роскошь одиночества, ни атмосфера библиотеки.Солнца в тот день не было — в окнах грязных обрывки облаков, как стиранные бинты полевого госпиталя доктора Живаго.
Вернулся в барак. Выпил кофе. Горячая вода в американской тюрьме — из под крана. Кипятильники запальней огнестрельного оружия. Пожара бояться буржуи. Так что кофе левоватый конечно — из под крана-то. Разложил бумаги, пытаясь сосредоточиться в этом круглосуточном гомоне вавилонского столпотворения.
Приперся Иса. Ему видишь ли какого-то гавна надо заказать с магазина, а он после того как заказал фиников вместо супа переживает посттравматический синдром. Уже почти три месяца как мы здесь — неужели трудно собрать квитанции от удачных шопингов и надписать коды по бирмански: «сахар», «мыло», «портативное радиодилдо».
Мягко послал его подальше. Бирманец не услышал. Оттолкнул. Он подумал я игры играю. Снова прет со своим арахисовым маслом. Вдруг наорал на него благим матом — торкнул кофеин видимо. Иса обиделся. Ушел. Теперь чувствую себя говном. Вот выпустят Ису через пару дней — не успею примириться. И будет Иса обижаться как побитая собака до конца моих дней. Нехорошо вышло.
В башке все смешалось — писанина казалась совершенным абсурдом. Кому она нужна вообще? В последнее время будто навязываюсь людям — ну почитайте меня, ну пожалуйста!
Позвали в церковь. Пошел с робкой надеждой. Может сбалансирую настройки там?
В церкви матрица вовсю сбоит : Тим из Теста и его одноглазый друг снова взялись Американ снайпера вместо Библии пересказывать. Халтурщики чертовы, обнаглели совсем. Под занавес запели о необходимости «поучить» Северную Корею. За спасение и демократизацию Кореи никто молиться не хочет. Поступает предложение помолиться о мексиканцах которые задохнулись в большегрузном фургоне пересекая техасскую границу. Негр-водила поленился включить рефрижератор — они попросту спеклись. Выживших и водилу арестовали на парковке Волмарта, когда кто услыхал стон «Агва, агва — воды, пор фавор»
За мигрантов Тим молиться неохотно. Страдания американ снайпера ему ближе.
- Когда ко мне во двор лезут непрошеные гости — я могу пристрелить, Джон Кошка добавляет свои пять копеек — Бох дал, бох и взял.
Тим с ним соглашается:
- Не пулю так автоматную очередь, как во Вьетнаме
Вот вам и вся Библия. Разошлись в атмосфере всепрощения и братской любви. Жалко ваших дедушек индейцы автоматной очередью не встретили.
Папа не приедет меня забирать. Папа умер несколько лет назад, а я даже на похороны не смог поехать. Я застрял здесь, в тюрьме без приговора, без преступления, без паспорта — под выкупом как кавказский пленник в яме под саклей.
Хочется стать плечом к плечу к батьке Нестору Махно на тачанку, нежно приложиться к рукоятки максима и слушать, слушать характерный круп этого вечно простывшего пулемёта, до последней ленты.