— Хорошо, что соседи прибежали, — говорил между тем Удалов, мрачно подгоняя Максимку к дому. — Переключись, говорят, на другую программу, на молодежную. Там твой Максимка в шестьдесят второй серии нелегальное участие принимает. Нет, говорю я им, этого не может быть, потому что Максимка делает уроки в соседней комнате. Но все-таки кинулся я в соседнюю комнату, а ты где? Тебя нет! Кто тебе позволил без спросу в программу лезть? Ты же знаешь, что нас отключат и будут правы. Ты забыл, какие неприятности у Ложкина были в прошлом году?
Максимка ничего не забыл, но не очень переживал из-за неприятностей старика Ложкина. Старик Ложкин смотрел сериал из жизни старшины Пилипенко. Ну, что может быть более обыденного — детектив как детектив, полицейский роман из провинциальной жизни. И тут старику Ложкину показалось, что, когда Пилипенко искал на городском рынке пропавшие колеса от «Жигулей», один из приезжих торговцев дал ему взятку. Ну, может, и дал, да вернее всего, Пилипенко не взял. Ведь не мелочный же он, в конце концов! И знает к тому же, что играет в сериале. А вот Ложкину никто не позволял нарушать правила многосерийной жизни. Никто не разрешал ему писать на Пилипенку письмо в горотдел милиции! С изложением фактов и подозрений. Пилипенку, конечно, сняли и наказали. Но двести сорок семей города Великий Гусляр, которые каждый день смотрели сериал из жизни старшины, остались без зрелища и никогда уже не узнают о том, кто же укатил колеса от «Жигулей» и грабанул пивной ларек. А это немалый удар по культуре.
Так что Ложкина справедливо отключили. Должно же быть наказание — не смешивай зрелище и поганую жизнь!
Все это Удалов на ходу напоминал сыну, а сын выслушивал, мрачно глядя в сторону и спотыкаясь. Плевать сыну было на проблемы Ложкина — в нем вспыхнула первая любовь, а взрослые так упорно и неудачно заливали ее упреками и поучениями.
Худшие опасения Удалова начали сбываться, когда они приблизились к своему дому. В свете одинокого фонаря, горевшего над воротами, стояла тесная черная группа людей.
При приближении Удаловых от группы отделился плотный мужчина в шляпе, надвинутой на уши.
Он загородил Удаловым дорогу и протянул руку ладонью вверх. На ладони лежала черная метка.
— О нет! — воскликнул Корнелий Иванович. — Я буду сам пороть этого бездельника каждый день! Не наказывайте всю нашу семью! Мы не можем остаться без культурного зрелища.
Но человек в шляпе ничего не ответил Удалову. Он повернулся и пошел прочь по улице. За ним — остальные. Улица опустела.
— Ну вот, что ты с нами сделал! Мы теперь неприкасаемые.
Максимка упрямо молчал. Он знал, что даже если бы предвидел все заранее, все равно бы вел себя неразумно. Любовь приходит к человеку неожиданно, как кирпич на голову. И зачастую лишь раз в жизни.
Когда они вошли во двор, из темноты из-за сиреневых кустов, уже частично опавших, выбежали две девочки — дочки Афиногеевых из соседнего двора. Обе держали в руках по небольшому букету поздних астр.
— Возьми, Максимка, ты настоящий герой, — сказала одна.
А вторая только всхлипнула, чмокнула Максимку в щеку и тоже отдала ему букет.
После этого девочки убежали.
— Это еще что такое? — рассердился Корнелий и хотел было отнять у сына цветы, но тот не дался.
— Это признание, папа, — сказал он отцу. — Тебе, может, никогда не дарили цветов. А мне уже в двенадцать лет начали, понял?
— И где ты рос? И когда мы тебя упустили? — закручинился вслух Корнелий Иванович, но сын не ответил ему на эти вопросы.
Когда они поднялись к себе домой, за столом сидел и пил чай их сосед снизу профессор Минц Лев Христофорович. Ксения хлопотала вокруг профессора. Предлагала ему пышки и печенье собственного изготовления. Но все зря. У Минца не было аппетита.
— Ну вот, — грустно произнес он, увидев вернувшихся Удаловых, — получается, что добрые намерения приводят в ад. Получили черную метку?
— Вот, — сказал Корнелий и протянул ее Минцу.
На черном кружке размером с ладонь было написано мелом: «Отстраняетесь от сериалов сроком на один месяц».
— Месяц, — задумчиво повторил Минц. — Ну и строго они взялись за зрителя.
— За месяц действие так далеко уйдет, что и за год не догонишь, — сказал Удалов.
— А может, они перемрут все, — предположила Ксения.
— Мы будем к ним ходить и смотреть через забор, — сказал Максимка, и все посмотрели на него с осуждением. Это было таким плохим тоном, что впору было отказываться от испорченного ребенка.
Даже добрый Лев Христофорович укоризненно покачал головой.
Он недаром чувствовал себя виноватым и пришел к Удаловым, как только прослышал о беде, постигшей семейство соседей. Ведь именно профессор Минц после того, как в России перестало работать телевидение и вся страна разделилась на шестьсот сорок два независимых государства, предложил великогуслярцам простой и гениальный выход из положения: смотреть друг на друга. С этой целью весь Великий Гусляр был опутан множеством труб и коробов, так что не осталось дома, не подсоединенного к общей телевизионной сети города. Отныне каждый получил возможность смотреть по вечерам события и даже отсутствие таковых в любом на выбор доме города, в любой семье, в любом общежитии. Но для того, чтобы создать материальные стимулы, было решено: тот, кто смотрит на соседскую жизнь, каждый месяц платит сто рублей по соответствующему адресу. А если ты не хочешь, чтобы за твоей жизнью наблюдали, то имеешь право закрыть заслонки — и живи в тайне от окружающих. Но если подписал документ об участии в сериале — терпи, даже когда хочется опустить заслонку в своей комнате, потому что жена так несправедливо оскорбляет тебя действием.
Главное было оговорено и постановлено городскими властями: даже если тебе очень не понравилось, как ведет себя главный герой или как страдает его несчастная возлюбленная, ты не имеешь права хватать топор и наводить справедливость. А если кто-то из зрителей позабудет, что смотрит не дешевый спектакль, а наблюдает настоящую гуслярскую жизнь, и потому захочет в нее вмешаться и изменить ее течение, пускай пеняет на себя. Наказание одно: тебя встретит у дома Государственная комиссия в черных шляпах и вручит тебе черную метку, а это означает, что на день, два, месяц, год или на всю жизнь у тебя в доме законопачивают входные и выходные смотровые трубы и ты слепнешь. Утром в очереди за хлебом хозяйки станут обсуждать трехсотую серию фильма под условным названием «Семейная драма провизора Савича», а ты, потупившись, будешь обливаться тайными слезами, ибо твоему взору вход в дом Савичей запрещен.