Выбрать главу

Нет, я не прав, Сэнди-Ски хорошо помнит этот эпизод из нашей жизни на Зургане. Он сам рассказал о нем. Но рассказал так, что я не почувствовал жаркого дыхания пустыни, рассказал как-то рассудочно. И нельзя сказать, что речь Сэнди-Ски была унылой и плоской, как та пустыня, о которой он говорил. Его речь была по-прежнему сочна и метафорична. Но странное дело: все метафоры словно потускнели. Да, именно такое впечатление, как будто Сэнди-Ски не жил на Зургане. Он словно не впитал всеми порами своего тела жарких лучей нашего буйного солнца, словно никогда не ощущал упоительной прохлады северных ле­сов…

Когда я подумал об этом, сидя за экраном внешней связи, я почувствовал вдруг какое-то смутное беспокойство, даже тревогу и невольно обернулся. Меня не удивило взволнованное лицо Сэнди-Ски с выражением жадного любопытства. Именно таким я и ожидал увидеть лицо моего друга в этот мо­мент. Но его глаза! Не знаю почему, но я вздрогнул, взглянув в его глаза…

***

Хрусталев отодвинул рукопись в сторону, достал папиросу и, улыбнувшись, взглянул на Кашина и Дроздова. На их лицах он увидел любопытство с некоторой долей недоумения. И немудрено. Хрусталев позвал их вечером к себе домой, чтобы прочитать какую-то рукопись. Но какую, он толком не объяснил.

Не спеша закурив, Хрусталев придвинул папку и, еще раз взглянув на друзей, приготовился читать дальше.

— Подожди, Сергей! — остановил его Кашин. — Признаюсь, ты нас заинтриговал. — И, насмешливо сощурившись, спросил: — Ты что, на старости лет ударился в научную фантастику?

— Нет, друзья, это не фантастика, — рассмеялся Хрусталев. — Я вас, видимо, еще больше заинтригую, если скажу, что это дневник астронавта.

Дроздов, невозмутимый, несколько располневший человек, сидевший в мягком кресле в ленивой и удобной позе, усмехнулся и, махнув рукой, сказал:

— Конечно, фантастика. Я даже догадываюсь, о какой планетной системе говорится в твоей рукописи. О нашей Солнечной. Самая большая планета — это Юпитер; другая, поменьше, с ярким кольцом, — Сатурн. А планета Голубая с богатой биосферой — это, конечно, наша Земля.

— Верно, — сказал Хрусталев. — В конце прошлого века к нам на Землю летел корабль с далекой планеты Зургана.

— Ого, Зургана! — воскликнул, смеясь, Кашин. — Красивое название! Почти по Грину. Еще что придумал? Давай читай без предисловий.

— Но я хочу убедить вас, что это не выдумка. Вы, вероятно, знаете о некоторых загадочных фактах, которые трудно объяснить. Например, знаменитая веранда в горах Антиливана, в бассейне Мертвого моря. Это удивительное сооружение сложено из плит весом свыше тысячи тонн каждая. Даже в наше время нет таких технических средств, с помощью которых можно поднять эти гигантские плиты и уложить их в соответствующем порядке. Некоторые ученые предполагают, что веранда воздвигнута в глубокой древности инопланетными пришельцами…

— В знак посещения Земли, — перебил Кашин. — Дальше ты расскажешь о изображениях марсиан, найденных в Сахаре, и так далее… А что нового добавишь?

Хрусталев вынул из ящика письменного стола небольшую странного вида шкатулку и открыл ее. Внутри лежал прозрачный много гранный кристалл величиной с голубиное яйцо.

— Вот оно, доказательство, — чуть волнуясь, сказал Хрусталев.

— Похоже на алмаз, — проговорил Дроздов.

— Похоже, — согласился Хрусталев. — Но это не алмаз. Присмотритесь внимательно.

Внутри кристалла вспыхнула оранжевая искра Она разгоралась. И вдруг весь кристалл заполыхал буйным многоцветным пламенем. На мгновение он угасал, образуя как бы паузы, затем вспыхивал с прежней силой.

Закрыв шкатулку, Хрусталев сказал:

— Когда шкатулка закрыта, пламя гаснет. Я не хочу зря тратить энергию, источник которой еще неизвестен. Ве­ро­ятно, вы догадываетесь, что этот кристалл и есть дневник ас­тронавта. Дневник написан разноцветными, пламе­не­ю­щи­ми, как огонь, знаками-буквами, которые образуют слова. Сло­ва и фразы разделены паузами. Жителям планеты Зур­га­ны, откуда летел астронавт, такие кристаллы, по-видимому, заменяют книги или тетради. Когда обитатель Зурганы хо­тел сделать какую-либо запись, он вставлял кристалл в осо­бый аппарат. После этого человек — я так буду называть ра­зумных обитателей Зурганы — садился за столик и паль­ца­ми нажимал на разноцветные клавиши Он словно играл на клавишном музыкальном инструменте. Аппарат настолько чуток, что он на кристалле в цветах, в их трудноуловимых от­тенках воспроизводил душевное настроение человека. Каж­дое слово наполнялось не только логическим, но и ли­ри­ческим, эмоциональным содержанием. Таким образом, каж­дая фраза, запечатленная в гармонии цветов, за­хва­ты­вает, чем-то волнует, производит впечатление какой-то му­зы­ки — то радостной, то торжественной, то печальной — в зависимости от настроения человека, сделавшего запись. Но об этом немного позже.