Выбрать главу

Писатель развернул стрелу времени в противоположную сторону, время потекло в другую сторону. Из начала XX века герой переносится в древнегреческую античность с ее «солнечными» людьми. Описав блаженно-дивную окружающую обстановку древнегреческой идиллии, Манн снова делает прыжок во времени. Он глазами героя наблюдает другую эпоху. Эпоху, предшествующую античности. Заглядывает в крито-минойское прошлое с его страшными картинами человеческих жертвоприношений. И только ощутив шокирующее воздействие древних тайных культов, герой «катапультируется» обратно в реальную жизнь. Он воочию увидел, что «есть богинь высокая семья… то Матери!»

Томас Манн конкретизировал этот образ, предложенный Гёте в «Фаусте», когда Фауст, преисполненный желания добыть Елену Прекрасную, бросается в пустоту неведомого ему космоса, где «на всё готов я, всё я испытаю: в твоем «ничто» я всё найти мечтаю». И образ Матерей уже не нейтрально-таинственный, как у Гёте. Он выразителен и красноречив. Он сильно отличается от гётевской зарисовки «Одни из них стоят, другие ходят, или же сидят». Томас Манн добавляет к этому сидению-стоянию убийственные подробности человеческого жертвоприношения.

Почему Манн обращается к такой необычной иллюстрации «Фауста»? Про Гёте он знает всё. Он написал про него роман «Шарлотта в Веймаре» и множество статей. Он не хуже Гёте разбирается в античной эпохе. Очевидно, ему нестерпимо хочется описать свое видение и понимание древнегреческой идиллии. Не верит в нее Манн. Верит ли в нее Гёте? Томас Манн рисует Матерей как фундамент, на котором строилась античность. Нельзя оставаться «солнечным» человеком, зная о совершающихся рядом зловещих обрядах человеческих жертвоприношений. При таком подходе с античности слетает гламурный налет, обнажаются нелицеприятные корни, появляется неприятный запах. А нужна ли западному человеку, кричащему о своей греко-римской идентичности, такая трактовка? Не поэтому ли и Томас Манн, и Гёте маскируют связь с древней крито-минойской эпохой, оставляя лишь неявные проговорки? Но умеющий слышать, да услышит.