Вместе с тем Кан отчётливо понимает разницу между кровным родом – и родом духовным. Отдавая земле земное, не отрекаясь от прожитой жизни и всем существом впитывая жизнь настоящую, поэтесса чувствует мистику Святой Руси и собственную принадлежность к Небесному Отечеству.
И роняет признание, объемлющее почву и надмирные пределы, певческий дар и нравственный долг воина, защищающего от врага родимый дом:
Образы рек, и в особенности Волги; лица простых людей, тянущих нелёгкую жизненную лямку; печаль разорения и сердечное умиление красотой русского пейзажа; тяжкий труд униженных и оскорблённых соотечественников; почитание таинства свежего, теплого хлеба; любовь и ненависть, терпение и стоицизм – всё слилось в некий художественно-бытийный поток, вдохновенный и властный. Такова поэзия Дианы Кан, в своей полноте и национальная, и православная.
В этом стихотворении есть два небольших акцента, которые подчёркивают неразрывность бытийной триады земля – небодуша: «мы… молчком пойдём»; «покуда с нами Бог ещё!..». Малыми штрихами («молчком»; «ещё») показано состояние смирения, без которого православный христианин немыслим.
Русскому человеку свойственна страсть и раскаяние, удаль и сосредоточенная молитва, соединение дома и храма. Красный угол с иконами, опрятная казацкая хата, хлеб на столе, умытые дети, заботы высокие и приземлённые – русский характер формировался в похожих рамках. Сохранившийся в старых людях, он являет себя ныне молодому поколению, которое с удивлением взирает на строгий кодекс жизни человеческой и понимает: так лучше – теплее, надёжней, вернее. Ибо старые люди – своего рода край мирового полотна, а молодые – нить, которую сучат каждое мгновение…
Поэтический контур Святой Руси в стихотворении «Знай скрипи своим оралом…» объединяет почву и судьбу, полевой простор и поднебесье, песню и тишину, мгновение и вечность. Короткая строка вмещает в себя точные приметы и сладкой чужбины, и суровой родины. Вновь пространство жития, как почти везде у Дианы Кан, расчерчивают реки.
Апокалипсическое «прибавленное время» будто проявляется в глубине стихотворного текста. Героический подвиг и междоусобная брань отойдут за горизонт, и воцарится «золотая тишина», в которой нет противоречий. Она покроет претворённую землю и другое, светоносное небо, знакомое нам по православным иконам, и в ней не будет молчания могилы, потому что Христос – «начальник тишины».
У Дианы Кан образная речь, по видимости, пряма и понятна, однако почти всегда в её строках содержится отблеск метафизики, 104 едва заметный надмирный знак, свободно соседствующий с реальным чередованием слов и ритмов, красок и предметов. Это как мимолётный жест или мгновенное изменение лица, когда за наглядным – вдруг приоткрывается бездна.
Одновременно стихи Кан насыщены изобразительностью, причём очень часто – в отсутствие привычных поэтических тропов.
Девочка-узбечка Тульганой дарит азиатскую лепёшку гостье, и та собирается увезти скромный подарок домой, в Россию.
Художественное тут почти неуловимо: текст повествует о событиях и намерениях, а главное поэтическое сообщение передается поверх слов, из души – в душу. Как правило, подобная лирика непереводима на иной язык. Русский литературный XIX век даёт нам множество подобных примеров, среди которых Пушкин и Некрасов – первые.