Я поцеловал ее – по-детски, не раскрывая рта… Нет, мне все это очень нравилось, но я чувствовал себя неуютно. Все-таки довольно маленькая она – теперь мне казалось, что и пятнадцати нет, да и совращать девчонку из сна не очень-то удобно. Вернее, из сна как раз таки удобно, но я ведь лишь «чуточку» во сне. А это совсем другое дело. Хотя я в нее, наверное, влюбился.
Сегодня Суок казалась мне не только младше, но и еще красивее, чем вчера. Я хотел было сказать ей об этом, как вдруг в коридоре, за узкой дверью, что-то загрохотало, словно приближающийся поезд.
– Тихо! – зашипела Суок и прижалась ко мне, закрыв лицо ладонями.
Я обнял ее и стал гладить по худенькой спине, а шум за дверью нарастал, потом пронесся мимо и вроде бы затих в отдалении. На смену ему пришло странное шуршание, словно тысячи больших мотыльков бились в тесноте коридора. Что это? Те, кто царапает стены?
– Что это? – спросил я, приблизив губы к ее уху.
– Не спрашивай! – пискнула она и еще сильнее прижалась ко мне.
Шуршание проскребло по двери, потопталось – как мне показалось – немного возле нее и исчезло там же, куда удалился «поезд». Мы сидели в полной тишине, и я подумал, как, должно быть, страшно здесь Суок. В этом золотистом одиночестве.
– Что ты вообще здесь делаешь? – спросил я, когда Суок отняла руки от лица.
Она ничего не ответила, размазывая по щекам слезы. Поправив свой беретик, Суок спрыгнула вниз с батута и, повернувшись ко мне, сказала:
– Я здесь живу, Валера.
– Давно?
– Всегда.
– Слушай, сейчас я тебя буду спрашивать. Если ты можешь ответить – отвечай. Если нельзя – отвечай: «Нельзя!» Ясно?
Она кивнула. Я спрыгнул к ней и спросил:
– Что такое Золотистый Замок?
– Это… Золотистый Замок.
Кажется, вопрос она не поняла или не могла понять.
– Это здание? Дом?
– Это Замок. Я не знаю, что это такое. Так называется.
– Он большой?
– Я не знаю. Нет конца. Я ходила далеко, но потом вернулась.
Страшно.
– Что находится снаружи?
– Разное. Я не была снаружи, только видела.
– Кто здесь живет?
– Я. Больше никто. Иногда, давно, еще другие, но потом – только я. И ты…
Я тщательно обдумал свой следующий вопрос и задал его без особенной надежды на ответ:
– А кто здесь есть еще? Не живет – просто есть.
Кажется, я начал подстраиваться под ее логику. Но даже если вопрос сформулировал точно, то в ответ заработал:
– Нельзя! Нельзя, Валера…
Она умоляюще смотрела на меня.
– Ну, не бойся. – Я погладил ее плечу. – Пока я с тобой, тебя никто не обидит.
– Это неправда, – сказала она. – Это неправда. Я хочу, чтобы так, но это неправда.
– Хорошо. Я буду задавать вопросы дальше. Еда. Откуда появляется еда?
– Еда? Есть комната. Я прихожу туда, там еда. Ты хочешь кушать?
– Потом, Суок. Кто царапает стены? Кто шуршит?
Ее словно током ударило.
– Нельзя! Нельзя, Валера! Нельзя!!!
С ней вот-вот могла случиться истерика, и я понял, что это и в самом деле запретная тема. Тема, о которой Суок нельзя не только говорить, но и думать.
– Извини, я больше не буду спрашивать такое. Я не хочу тебя обидеть, я хочу помочь. Понимаешь?
Она часто-часто закивала, из глаз снова потекли крупные слезы.
– Тебе здесь плохо?
– Бывает плохо. Бывает хорошо. Сейчас – хорошо. С тобой.
Плохо – больше. Но я здесь живу…
– Есть такое слово – Родина, – проворчал я.
– Что?
– Так, история одна. А что ты делаешь целыми днями?
– Я? Хожу. Играю. Смотрю. Кушаю. Сплю.
– Смотришь? На что?
– На цветы. Или с Башни, вокруг.
– А где Башня? – оживился я. – И вообще, когда ты покажешь мне Замок?
– Могу сейчас. Сейчас можно. Пойдем, Валера!
Настроение у Суок менялось, как картинки в калейдоскопе. Она уже весело смеялась и тащила меня в коридор, словно там пять минут назад не скрежетало по стенам что-то невообразимое и не шуршали жуткие мотыльки. Я понял, что если там что-то и есть, то появляется это в определенных случаях, и Суок знает, когда это происходит. Вообще здесь явно существовали некие правила, которым и подчинялась нехитрая жизнь Суок. Потом нужно будет непременно выяснить, что за правила и кто их создал. Я вспомнил, как Суок запрещала мне идти вместе с ней по коридору, вспомнил историю с платьем… Ну и сон, черт возьми! Или не сон? Я не знал, что и думать…
Мы шли по коридору, и Суок трещала что-то о цветах, которые растут и цветут, и как она их любит, а я отметил про себя, что на стенах явно прибавилось царапин. В одном месте на полу валялась полукруглая прозрачная пластина, напоминавшая рыбью чешую, увеличенную до размеров чайного подноса. Суок замолчала на мгновение, осторожно перешагнула через чешую и затрещала дальше.