Дед поднялся, подхватил тазик, чтобы наполнить его холодной водой, я взял веник.
С дедом я согласился, потому что любил его восторженно и безусловно, предавать его у меня и мысли не было. Появилась мечта: приедет отец, я его с дедом сфотографирую во всех орденах и медалях, которыми они были награждены в Отечественную войну, а надевали их только в День Победы и 23 февраля, потому что не кичились собственным геройством. Но я забыл о своём желании за детскими забавами.
После парной мы немного посидели, остывая, в предбаннике, тщательно оделись и зашли в буфет, где дед заказал пару пива, а мне любимую «Крем-соду», которая до сих пор кажется райским напитком. За столиком в углу сидели двое взрослых мужиков; они пили водку, потому что открытая бутылка «Московской» стояла перед ними, запивали пивом, курили и громко о чём-то спорили.
Буфетчица неоднократно покрикивала на них, требуя тишины, но они не обращали на женщину внимания. Мой дед закончил первую кружку, крякнул от удовольствия, поднялся во весь свой двухметровый рост, расправил плечи и пошёл к бузотёрам, так он обычно называл людей, которые не умели вести себя на людях. Наклонился над ними и что-то сказал, я прислушался, но ничего не услышал. Спокойно и торжественно вернулся, сел и приступил ко второй кружке своего любимого «Жигулёвского». По нему было видно, что он блаженствует. Я тоже продолжил смаковать газировку.
Скандалисты мгновенно угомонились и вскоре вышли из буфета. Минут через пятнадцать мы с дедом закончили традиционный ритуал; я, как всегда, пошёл впереди с веником, замотанным в полотенце и вощёную бумагу. Мороз был слабым, за щёки не хватал, настроение было прекрасным и радостным. На небе уже виднелись звёзды, полная луна ярко горела в центре небосвода, а белый снег вносил волшебную прозрачность в зимнюю февральскую ночь. Неожиданно дед остановил меня за плечо и тихо произнёс:
– Иди за мной, Валёк, и не торопися.
Я глянул вперёд, прежде чем спрятаться за дедову спину. Навстречу двигались две фигуры, очень похожие на те, которые буянили в буфете. Не успели они поравняться с дедом, как упали словно подкошенные и начали неуклюже подниматься на скользком, хорошо утоптанном снежном тротуаре. Дед обернулся ко мне и сказал:
– Быстро вперёд! – а в пространство бросил: – Зря нарываетесь, торопыги! На кулачках на Волге я одним из первых был, когда вас ещё на свете не было.
Мы спокойно продолжили свой путь, я впереди, а дед за мной, но я почему-то шёл с видом победителя и спросил у деда, почему дядьки упали одновременно. Он ответил, что на улице скользко.
– Мы же не падаем, – продолжил я его доставать.
– Мы в подшитых валенках, а они в ботиночках на босу ногу, трудно в них равновесие держать, – ответил он улыбаясь.
Я продолжил следствие и спросил на другой день у бабуси про дедовские кулачные бои.
– Дрался в молодости на кулачках, были такие развлечения, ни одну Масленицу не пропускал. Заводилой был, с ним силикатники всегда бульварных метелили, – ответила бабуля мягко, её глаза неожиданно заблестели. – Я его на Волге и встретила, когда он снежный городок брал, ледышкой по носу звезданула, – голос бабули окреп. – Пришлось кровь останавливать, на всю жизнь.
– Что на всю жизнь? – спросил я, замирая от любопытства.
– Вася сказал, что на всю жизнь остановила, на двух войнах кровотечения не было, – закончила она улыбаясь.
Платок сполз с её головы, лицо зарумянилось. Выражение нежности и умиротворения, похожее на то, когда в церкви она смотрела на иконы и крестилась при этом, появилось на лице.
У меня было впечатление, что она всматривалась куда-то вдаль.
Я не понял, куда она смотрела, мы были в наполненной ароматами блинов кухне.
– Ты никогда про две войны не говорила, расскажи, – произнёс я осторожно.
– Некогда мне лясы точить, пора ужин готовить, – сказала она, поправила платок и повернулась к русской печке настраивать самовар. Мне показалось, что уголком платка она вытерла глаза.
Родители забрали меня к себе, отца в очередной раз направили служить в другой город, на этот раз с предоставлением жилья.
Прошли годы. Бабушка сообщила, что дед заболел, мама взяла отпуск и уехала ухаживать за ним. Ничего не предвещало беды, казалось, дед будет жить долго: высокий, широкоплечий, с большими руками, сколько я себя помню, он не сидел без дела, даже в выходные дни что-то мастерил по хозяйству. Город Вольск по волжской терминологии находится на горах, трудолюбие у деда было в крови, путь до колонки был долгий. Он ловко вешал на коромысло два ведра, а в левую руку брал ещё одно, и без отдыха нёс эту поклажу до дома, я семенил рядом со своими маленькими вёдрами.