Аня молчала, пытаясь переварить.
– Так вы монархист? – неуверенно спросила она.
– Я? Я за Путина, – обиделся мент.
– Приехали, – сказал молодой полицейский и заглушил мотор.
Все вышли из машины; Аню опять обжег холодный ветер. На фоне серого неба громоздилось серое здание суда. В такую погоду оно выглядело особенно величественным и зловещим. Внутри же все сияло электрическим блеском – свет ламп отражался в мраморе колонн, в начищенных полах и в огромном зеркале на стене. Зеркало потянуло Аню к себе как магнит. К счастью, их с полицейскими путь пролегал мимо, и она жадно впилась в свое отражение. С пленкой над раковиной у нее в камере это не шло ни в какое сравнение. Было удивительно видеть себя в таких деталях, не прилагая ни малейших усилий. Удивительно и печально: в зеркальной пленке Аня выглядела намного симпатичнее, чем здесь. Оказывается, у нее было уставшее лицо и круги под глазами.
Менты вели Аню по пустынным коридорам, извилистым, как кишечник. Каждый новый изгиб отмечался кадкой с цветком на полу. По одной стороне коридора тянулся ряд одинаковых дверей с номерами, по другой – ряд одинаковых лавочек. Изредка попадались люди. Они молча сидели на лавочках и провожали Аню взглядом. Стояла абсолютная тишина, в которой шаги полицейских казались неприлично громкими.
Они остановились возле двери с номером 265 и подергали ручку. На стене сбоку висело электронное табло – сейчас оно горело синим светом и, кроме этого, не подавало признаков жизни. Дверь оказалась заперта. Пожилой полицейский, похожий на моржа, со вздохом опустился на лавочку напротив, молодой остался стоять.
– Ну, подождем, – зачем-то объявил пожилой.
– А сколько времени? – спросила Аня. По часам она скучала почти так же сильно, как по зеркалу.
– Начало первого, – сказал молодой.
– А заседание во сколько?
– В час.
Аня вздохнула и тоже села на лавочку. Ее развлечение с поездкой в суд оборачивалось только большей скукой. В камере можно было хотя бы читать или разговаривать, а здесь, в пустом коридоре под надзором двух полицейских, заняться вообще было нечем.
– А ты можешь хотя бы объяснить, против чего вы митингуете-то? – спросил пожилой полицейский. Сидя напротив, он с деланой ленцой разглядывал Аню. Она видела, что на самом деле ему тоже скучно, и подавила еще один вздох.
– Меня задержали на антикоррупционном митинге.
– Это что значит? – капризно отозвался полицейский. – Вы власть свергать собирались?
– Это значит, что мы против воровства чиновников.
Полицейский подумал несколько секунд, а потом фыркнул:
– Нашли из-за чего протестовать.
– Вам, по всей видимости, в принципе идея митингов не нравится, – вежливо заметила Аня. – Но вы же не будете спорить, что воровство – это плохо?
– Плохо. Только что толку против этого митинговать?
– А что бы вы предложили делать?
– Да ничего.
– Это звучит совсем упаднически, особенно от полицейского.
– Лично я против воровства. Любого, – важно сказал морж и сложил руки на животе. – Сам за всю жизнь не украл ни копейки. Но у нас же народ такой – тащат все, что плохо лежит. У меня друг был, работал в девяностые на заводе и пер оттуда по ночам канистры с соляркой. Они ему на хрен не сдались! Я ему говорил: “Ну зачем ты это делаешь, они же у тебя потом просто в гараже лежат”. Он их даже не продавал! А он мне говорил: “Мало ли, вдруг пригодятся!”
– И какой вывод? – устало спросила Аня.
– А вывод такой, что это у нас в крови. Плохо так говорить, только это правда. Все воруют. И чиновники, конечно, воруют. Главное, чтобы они воровали меньше, чем делали хорошего. Вот сейчас, например, нормально живем. Я за это нашей власти очень благодарен. Ну а если кто-то отщипнул там себе – ну что поделать. Откуда знать, что бы я на их месте делал? Знаешь, как говорят: не судите и не судимы будете.
– Особенно здесь эта фраза кстати, – хмыкнула Аня. Морж уставился на нее и хлопнул глазами. – Но вы же сами только что сказали, что не украли ни копейки. Почему вы думаете, что, будь у вас другие условия, это поменялось бы?
– Да потому что мне и красть было неоткуда, – усмехнулся полицейский. – А были бы возможности, может, и не удержался.
– Теперь вы звучите чересчур самокритично, – заметила Аня.
Морж посуровел:
– Я говорю, как есть. Все думают, что они святые, пока до дела не дойдет. Потому и митинги ваши бесполезные, если не сказать похуже. Это сейчас вы такие чистенькие, а попробовали бы страной поуправлять, да еще такой, как наша!
– Ты так говоришь, как будто не было у нас ни одного человека во власти, кто бы не крал! – вдруг с досадой воскликнул молодой полицейский.