Да, может показаться загадочным. что начальник отдела планирования в ОБОСе, член ВСА, архитектор Арне Гуннар Ларсен, который так тянулся к дружбе, не осмеливался перейти через площадку и попросить взаймы несчастный пакет молока. Впрочем, для жителя Румсоса тут нет ничего удивительного, это в высшей степени естественно. Однако А. Г. такое положение, при всей его естественности, унижало. Он видел в нем угрозу своему достоинству. Он стыдилея своих «страстей», которые делали из него посмешище. Ну, не посмешище, еще не хватало, чтоб он был посмешищем. Во всяком случае, превращали его в Страдальца. Представьте себе, как это мучительно! Жить, тоскуя по дружбе, и наталкиваться на одни только закрытые двери — и на приличия, которые не позволяют их открыть. Одиночество. Будь А. Г. в юношеском возрасте, оно бы, может, и красило его. Но одинокий мужчина сорока двух лет от роду? В этом было нечто жалкое. Что затрудняло признание. Из всего поведанного мне А. Г. и легшего в основу нашего повествования мучительнее всего дался ему рассказ о том, как он, взрослый, солидный мужчина, сидел в своем одиночестве в Румсосе и испытывал столь жалкие порывы. Представьте себе, он смертельно томился без человека, с которым можно перекинуться словом! Можно быть вместе. Такая непомерная тоска по такой малости. Доводить себя до умопомрачения от недостатка дружеского участия! При его должности, с его требованиями к жизни это было нестерпимо. Перейди площадку и попроси пакет молока. Тьфу ты, нечистая сила! Ну что, скажите на милость, удерживает меня? Всех, кто попадался ему на глаза в Румсосе, А. Г. записывал в потенциальные друзья. И начинал фантазировать, придумывать, как они найдут общий язык, чем будут заниматься вместе, о чем говорить. Таким другом мог, например, стать Юнсен, сосед по площадке, который с горделивой миной поймал свой завтрак. Они будут ходить на лыжах, благо снега уже достаточно. Далеко, насколько хватит сил. И еще долго — до и после прогулки — обсуждать, чем лучше мазать лыжи. Как же А. Г. томился… Его мучительная, постыдная тоска безжалостно свидетельствовала об одиночестве стареющего мужчины. Не помогали и напоминания о том, что он сам избрал для себя одиночество. Что он до сих пор мог быть уважаемым членом норвежской элиты. Но он вырвался из этой среды и теперь сидел в Румсосе, не решаясь пересечь площадку и попросить пакет молока. Возьми себя в руки, А. Г.! Перейди площадку. Одолжи молоко. Если он не в состоянии пересечь площадку и спросить пакет молока, когда оно кончилось в доме, значит, он безнадежен. Он пропал. Ну же, наберись храбрости! Но он был не в состоянии. Чем больше он уговаривал себя набраться храбрости, тем очевиднее становилось ему самому, что он не может сходить за молоком, потому что дело вовсе не в молоке, не в молоке, не в молоке!