Итак, зимой 1983 года А. Г. стал другом дома у супружеской четы Юнсенов в гумсосе. пак упоминалось выше, Арне Гуннар Ларсен вовсе не олицетворяет Писательскую мечту, его выбор на роль главного героя незавиден, посему нет ничего удивительного в том, что теперь, когда он утвердился в качестве друга семьи, его начинают посещать сомнения сексуального плана, и это поворачивает наше повествование в сторону мелодрамы, разыгравшейся в норвежском микрорайоме под названием Румсос. Печально, но факт. А. Г. воспылал страстью к молодой супруге Бьёрна Юнсена. К чести А. Г. Ларсена следует подчеркнуть, что он отчаянно сопротивлялся такому повороту событий, сначала не признаваясь даже самому себе в том, что испытывает вожделение к Илве, а потом, когда отрицать это стало невозможно, не предпринимая никаких попыток удовлетворить свою страсть. Трудно сказать, во что вылилос: бы наше повествование в противном случае. Как бы то ни было, когда А. Г. Ларсен в определенный период пытался помешать мелодраматическому развитию событий, он явно хотел воспрепятствовать тому, чтобы его собственная жизнь обернулась скверным романом. Разменявптий пятый десяток чиновный социал–демократ влюбляется в молодеяькую женщину из народа, в накрашенную девицу. Она замужем за его новым другом, продавцом, которому еще нет тридцати. Не исключено, что эти двое, молодая женщина и стареющий патрон из ОБОСа, наставят рога ее мужу, бывшему хоккеисту, у которого остались шрамы на коленках после незажившей травмы. Парочка вполне может втихомолку предать его. Какой писатель позарится на подобную завязку для романа? Ни один, кроме меня.
А я, как видите, позарился. Почему? Потому что эта мелодрама разыгрывается в Румсосе, одном из современных микрорайонов норвежской столицы. Должен честно признаться: после возвращения из Мексики до меня со всей очевидностью дошло, что жизнь сегодняшней Норвегии непостижима. Да, я считаю жизнь, которую ведут обитатели Румсоса, по сути своей непонятной. У меня нет ни малейшей возможности постичь ее. Жизнь в любом, взятом наугад районе Мехико кажется доступной пониманию, в том числе и моему, пониманию привилегированного норвежца, человека интеллектуального труда — она прозрачно ясна но сравнению с жизнью в этом районе Осло, что расположен к северу от центра, в миле от него. По–моему, я в состоянии понять мексиканцев, хотя их существование строится на совершенно иной основе, нежели мое, в состоянии уловить в их жизни взаимосвязи, которые бы высветили то, что остается неясным. Иначе обстоит дело с жизнью современного норвежца (из народной среды) в 1983 году нашей эры. Румсос представляется мне в высшей степени непонятным. Он даже не поддается описанию, я не могу изобразить его корпуса или деревья вокруг, хотя корпуса эти самые обычные, построены из привычных материалов и задуманы они (правда, только отчасти) моим другом детства Арне Гуннаром Ларсеном, а деревья — самые обыкновенные ели и сосны. Все равно я не в силах описать их. Возьмем к примеру главный квартал Румсоса, так называемый румсосский центр. Почему каждый раз, когда я попадаю туда, меня охватывает невыразимая печаль, от которой я лишаюсь дара речи? Это ведь привычный культурный и торговый центр: его спроектировали, исходя из многих хороших, передовых идей, и в нем присутствует множество архитектурных решений, отражающих эпоху его строительства. Может быть, потому что в нем царит запустение? Что в нием нет признаков жизни? Что после пяти он вымирает? Потому что люди, возвращаясь в час пик с работы, поднимаются на лифте из глубокой, ультрасовременной станции метро на первый этаж центра, а потом веером рассеиваются по всему Румсосу — и исчезают? Овощной базар на втором этаже, разместившийся посреди зала. Эти несколько палаток с овощами производят столь тягостное, столь гнетущее впезатление своей безрадостностью, что мне с большим трудом дается упоминание четырех помидоров, купленных там Илвой. Или огромный бассейн, предназначенный не только для Румсоса, но и для прилегающих районов, то есть рассчитанный примерно на пятнадцать — двадцать тысяч человек. Он тоже расположен здесь, в румсосском центре, а посещают его одни школьники, в учебное время. За исключением их, в бассейн не ходит никто. Он пустует. По вечерам хорошо видно, как он светится пустотой. Безлюдный бассейн, с левой стороны от ведущей к главному входу шеренги металлических фонарных столбов, справа от которой виден перемещающийся вверх–вниз лифт. Собственно говоря, виден не сам лифт, а его механизм: он движет кабину и идет наверх (когда кабина опускается под землю) или вниз (когда кабина выбирается из–под земли, от станции метро, наверх). Я еще не рассказал о компании подростков, что затерялись в этом огромном здании и апатично слоняются на втором этаже между эскалатором (неработающим) и обычной каменной лестницей, массивной и холодной, которую охраняет на третьем этаже вывеска «Полиция». Рядом с полицией — румсосская контора социальной помощи, а также библиотека, где соответственно размещаются библиотекари и книги. Не рассказал и о помпезном кафе, которое закрывается в пять часов, настолько оно, благодаря своему интерьеру, «популярно» среди посетителей, или о затесавшемся сюда магазине игрушек, или о Банкетном зале, о котором я вообще предпочитаю не распространяться. Все это и многое другое повергает меня в неизбывную тоску, ия утрачиваю дар речи. Самое печальное, что центр до известной степени функционирует. Открыта библиотека, открыт бассейн, открыто кафе, куда можно зайти и выпить кофе, съесть бутерброд или пирожное, на Овощном базаре можно купить овощи, а если вам захочется поплавать или даже прыгнуть с вышки, можно купить билет в Бассейн, так что все вроде бы обстоит превосходно. Сюда могут прийти и пенсионеры, обратиться в контору социальной помощи, сделать массаж, починить зубы и т. п., по вполне доступной цене пообедать в отведенном для них зале кафе, а по соседству с конторой, стена в стену, учатся старшеклассники, так что здесь подростки общаются со стариками — и тем не менее ничто из этого не возвращает мне дара речи, поскольку я по–прежнему вижу перед собой нечто абсолютно непостижимое. Город, выросший в эпоху Расивета! Целый город, построенный талантливыми архитекторами с самыми лучшими намерениями, в период самой высокой конъюнктуры, какую только знал свет (и какой может никогда больше не узнать), город, который предполагалось заселить рабочим людом, теми, кто считается самым обеспеченным рабочим классом в мире. Вот что внушает тревогу. Заставляет умолкнуть. Румсосская пустота, тишина. Безлюдье, которое взывает ко мне. Но не исключено, осеняет меня, что сами жители всем здесь довольны. При одной мысли об этом я цепенею от страха. Это ведь мой народ, моя страна. Поэтому я с жадностью ухватился за предоставившуюся возможность, и, когда А. Г. рассказал мне о своем подавляемом влечении к Илве Юнсен, я, как говорится, не сходя с места (в данном случае буквально) сделал его героем нового романа. ОБОСовский чиновник, тоже переживающий Расцвет, приударяет за женщиной — такая завязка, по моим предположениям, должна была развиться в мелодраму, что и требовалось мне, дабы беспристрастно и доступно изобразить мой непостижимый народ. Илву Юнсен, которую соблазняют. Бьёрна Юнсена, которого предают. Ахритектора Ларсена, пришельца, который соблазняет и предает одновременно, м то и другое против собственной воли. Муки Бьёрна Юнсена и его одиночество. Пропащий, погибший в Румсосе. Пока еще неясные чувства Илвы. В Румсосе, в непостижимом Румсосе.