— Нет. Я хочу узнать тебя.
— Ларсен, Ларсен, — безнадежно вздохнула Илва. Чего ты добиваешься? Ты можешь сказать прямо?
— Я напишу тебе письмо. Хочу, чтобы ты ответила. Если у тебя будет письмо, ты доверишься мне. И ответишь.
— Нет, — отрезала Илва. — Написать ты, конечно, можешь, а отвечать я вряд ли стану. Что из этого выйдет хорошего? Но ты все–таки напиши, раз ты такой храбрый, — прибавила она.
А. Г. поднялся.
— Напишу, сегодня же. А завтра, перед уходом на работу, опущу в почтовый ящик, и ты возьмешь письмо, когда будет удобно. Ответишь ты или нет, я напишу тебе.
Вечером А. Г. Ларсен сел за письмо к Илве Юнсен. Как архитектор, он всегда изводил довольно много бумаги, но никогда он не мог бы с большим основанием присвоить себе звание оптового потребителя норвежской бумаги, чем в тот вечер, в конце февраля. Он отправлял в корзину один черновик за другим. Сложности начались уже с обращения. «Дорогая Илва». Слишком банально. «Привет, Илва!» Нет, это слишком дерзко, слишком панибратски. «Дорогая фру Юнсен». Возможно, но такое обращение, пожалуй, задаст письму юмористический тон, к которому он в данную минуту не был расположен. В корзину его! «О Илва». Чересчур моляще, а следовательно, навязчиво. «Моя дорогая Илва». Не нойдет, учитывая характер адресата, кроме того, не хочется изображать из себя доброго дядюшку. «Илва, милая моя Илва». Опомнись! «Илва!» Возможно. Такой клич, такой призыв, пожалуй, его бы сейчас устроил. Но не слишком ли откровенно для адресата? «Илва, Илва!» Нет, так не годится — в корзину! «И.» Или «И.» Ну как? Это ей должно понравиться. «И.». То есть Илва. «И.», то есть Илва, какая она есть. «Дорогая И.». Нет, просто: «И.».
Итак, он собрался писать «И.», но о чем писать? Вариант за вариантом. Страница за страницей. А. Г. задумал честно и открыто рассказать ей о своей жизни с тех пор, как он встретил «И.» и, помимо своей воли, пленился ею, стал, можно сказать, одержим ею. СтраДания мужчины в годах, повстречавшего недоступную для него молодую женщину. Да–да, это он ей и обрисует! Лаконично и с чувством. Без всякой надежды. Но с достоинством. В общем, так, как подсказывают его чувства.
Перенортив гору бумаги, А. Г. остановился иа следующем варианте:
«И. Обуреваемый страстями, я тем не менее пытаюсь сохранять здравомыслие взрослого, солидного мужчины. Хочу заверить тебя в одном: я всегда буду оказывать тебе уважение, которого ты достойна. Прими от меня эти простые слова, и не оудем говорить о моей измученной душе. Л.
P.. S. Письмо уничтожь немедленно по прочтении. Он же».
А. Г. вложил письмо в конверт и надписал: «Илве». Наутро, отправляясь на работу — как всегда, чуть позже Бьёрна, он прошел мимо ряда одинаковых зеленых ящиков для почты. И опустил письмо в щель ящика, на котором стояло «Юнсен». Итак, жребий брошен, А. Г, быстрым шагом добрался до гаража, сел в серебристосерый «сааб» и поехал к Небоскребу в Хаммерсборге, где размещался ОБОС.
Целый день А. Г. был занят важными совещаниями, и письмо ничем не напоминало о себе (если, конечно, не считать неясного томления под ложечкой, ни на минуту не отпускавшего А. Г.), пока он снова не сел в машину и не поехал обратно в Румсос. Невыносимо медленное движение до развилки у Синсенкрюссет, он тащится в веренице автомобилей в своем серебристосером «саабе», по обеим сторонам торчат доходные дома с заснеженными крышами, еще светло, не то что какихнибудь две недели назад, день теперь прибавляется. Ответит ли Илва? А. Г. не рассчитывал на это. Но он хотя бы высказал накопившееся у него за последние недели. Излил душу! Объяснился начистоту! А там будь что будет. Он поставил машину в Гараж, прошел к своему корпусу. Привычно открыл почтовый ящик в подъезде и забрал корреспонденцию, даже не взглянув на нее. Только войдя к себе в квартиру, он осмелился просмотреть почту. Есть! Илва ответила! С дрожью в руках он вскрыл конверт и прочитал:
«Л. Я стремлюсь к одному — вырваться отсюда. Но меня никто не знает. Появившись, он запросто проскочит мимо, потому что не знает, кого он ищет. Как мне подать знак, что ему нужна я? И.
P. S. Немедленно уничтожь письмо. Выбрось его в сортир, обгадь его. Она же».
Кто такой «он»? Вот в чем вопрос. А. Г. оставили об этом в неведении, «Он» — это «он», и более ничего. Так что придерживайся фактов. Если человека обуревают страсти, надо придерживаться фактов. Отступи А. Г. на долю секунды с узкой тропы доподлинно известного, и он тут же попадет в смешное, унизительное положение, вообразив себя первым любовником в единственной драме, в которой ему хотелось бы сыграть.
А. Г. приготовил обед. Он ел в одиночестве, но с ощущением праздника. Свершилось нечто грандиозное. Около шести он, чтобы развеять смятение, отправился бегать по дорожкам между не поддающимися описанию домами Румсоса, перед тысячами безмолвных светящихся окон, в тишине, нарушаемой лишь гавканьем собак. Сегодня вторник, рассуждал А. Г. Завтра среда, и Бьёрн уходит на ипподром. После среды четверг, а по четвергам у Илвы курсы. Значит, осенило его, надо заглянуть к Юнсенам сегодня: до пятницы еще далеко, а пробуждать дремлющие в Бьёрне подозрения ни в коем случае нельзя.