Кто он такой? Кто, кто? Бьёрн выведывал у Илвы имя. Он не требовал ничего более, однако имя он знать хотел. В голове свербила одна мысль. Выкладывай. Кто, кто? Но Илва не желала назвать имя. Это ее тайна. Уж не кто–нибудь ли из знакомых? Она рассмеялась. Что значил ее смех? Илва смеялась. Она обещала показать его Бьёрну. Когда приедет в Румсос за вещами. «Он» привезет ее на своей новой машине. Чтобы помочь уложить вещи. Тогда Бьёрн и увидит их обоих: Илву и ее любовника. Вместе. Здесь. Наберись терпения!
Она отняла у него все. Так оно, впрочем, и бывает. Просто теперь наступил черед Бьёрна Юнсена. Он не допустит этого. Надо что–то предпринять. Но что же тут предпримешь? Можно только уйти.
— Я ухожу, — объявил он. — Оставайся жить здесь. Я уезжаю. Сейчас, сию минуту. Поеду к Джиму (ее брату). В Румсосе мне болыпе делать нечего. Кончен бал. Я пошел. Спасибо за все. Поцелуй Малыша.
Он вышел из гостиной, а потом Илва услышала, как открылась и с силой захлопнулась за ним входная дверь. Он ушел. Илва обрела свободу.
Однако Бьёрн не ушел. Этот отчаявшийся человек только приоткрыл дверь и хлопнул ею. И теперь не двигаясь, затаив дыхание, стоял в безмолвии прихожей и ждал — чего он ждал? Что Илва побежит за ним? Что до нее дойдет случившееся и она помчится за ним по лестнице, в зимнюю ночь, догонять, мириться — а он стоит себе в передней, и она, запыхавшаяся, радостная, восклицает: «Я думала, ты ушел!», и Бьёрн говорит: «Нет, я не сумел. Я не мог уйти от тебя, Илва». Но Илва не появлялась. Бьёрн стоял не шелохнувшись, он затаилея в прихожей, как мышка. Илва прошлась по гостиной, завозилась в кухне. Пустила воду. Достала банку с кофе. Она хочет варить кофе! Он затаился в узком коридорчике — ни то ни се, не дома и не на улице. Тссс! Тссс! Не двигайся, не шевелись. Нужно выскользнуть из передней, тихонько повернуть замок, прокрасться на площадку, а там прикрыть за собой дверь — ик Джиму, на боковую. Здрасьте пожалуйста! Этого еще не хватало! На полу валялся Илвин шарф. Как человек аккуратный Бьёрн нагнулся, чтобы поднять его и повесять на место. Нет, какого черта, он сначала покажет ей, до чего она распустилась! Он прошел в гостиную, оттуда — в кухню.
— Вот! — с победоносным видом сказал он, протягивая шарф. — Ты его просто швырнула на пол.
Она расхохоталась. Под веселое бульканье кофеварки Илва стояла, прислонившись к кухонному столу, и ждала, когда будет готов кофе. До чего же она смеялась над Бьёрном, который вернулся и принялся отчитывать ее за то, что она, такая неряха, не повесила шарф на вешалку! Почти как в тот раз, при А. Г. Ларсене, когда она заявила, что, если мужчина не в состоянии платить за квартиру, его можно называть чем угодно, хоть сукой, только не мужиком. Ее безудержный легкомысленный смех перешел в вымученное, натянутое, манерное хихиканье. Презрительное и в то же время жеманное. При всей издевке в нем чувствовалась искренность. С одной стороны, ее мягкое, нарочито кокетливое хихиканье передавало сущность Илвы, а с другой, было ненатуральным, наигранным, вызывающим по отношению к тому, кого она стремилась высмеять. Бьёрну претил этот смех! Надо остановить его! Бьёри хотел помириться! Хотел поцеловать ее. Он подошел к Илве, схватил ее в объятья, прильнул к губам, к обиженным губам, которые она не желала раскрыть, а лишь сжимала еще крепче, — он хотел добиться поцелуя! Но она сжимала губы, она сопротивлялась, отстраняла его упрямо сомкнутыми губами, а Бьёрн хотел поцеловать ее, поцеловать обиженные губы, которые она сжимала, и тут он заметил шарф у себя в руке и, обмотав его вокруг Илвиной шеи (где ему и положено быть), потянул… опа забилась в конвульсиях, а потом притихла, и он сказал себе, что теперь сам попал в нечто неописуемое: он понял, что убил ее, и опустил обмякшее тело на пол.
Чуть погодя он и ввалился к А. Г. со словами, что ему необходим в жизни настоящий друг, верный товарищ в радости и в горе. Что–что, а это А. Г. помнит хорошо: как Бьёрн позвонил в дверь, как он пошел открывать, как Бьёрн ввалился в квартиру и сказал, что ему нужен верный друг. Бьёрн, видимо, расстроен из–за Илвы, которая собирается бросить его, решил А. Г., но Бьёри с ходу выложил:
— Я — убийца. Я убил ее. Что будет с Малышом?
А. Г. не был склонен принимать такое сообщение на веру, поэтому он заставил подняться на ноги присевшего было Бьёрна и повел его обратно к Юнсепам, где собственными глазами увидел, что Илва безжизиенно лежит на полу между двух кухонных столов. Он думал (надеялся), что она не умерла, в лучшем случае просто упала в обморок и ее можно будет спасти, если подоспеет помощь, но один взгляд на распростертое тело убедил его: это не живое существо, а вещь, по неодушевленности не уступающая полу, на котором она лежит, только гораздо менее естественная, поскольку полу и следовало находиться тут, в современной румсосской квартире, тогда как эта вещь понала сюда в высшей степени неестественным путем. И А. Г. поиял, что случивиеосся действительно случилось.