В прессе появились большие материалы. Две крупнейшие утренние газеты преподнесли происшествие как главную новость дня. С фотографией пропавшей женщины на первых полосах. Не только во вторник, но и в последующие дни. Высказывалось множество предположений и вопросов. Но доброй ли воле покинула Илва Юнсен свой дом и если так, то почему? Или она все же пала жертвой преступления? Стало известно, что она ходила на курсы испанского языка, а после занятий с большой компанией слушателей завернула в ресторан. Но оттуда она ушла рано и трезвая, поскольку выпила всего кружку плзеньского. Она собиралась поехать на метро домои. никто из слушателей не покинул ресторан вместе с ней, да никто Илву толком и не знал. Все считали ее очень стеснительной и, честно говоря, .удивились, когда она поддержала их компанию. Попало в газеты и сообщение о том, что в ее жизни, возможно, был другой мужчина. Кто он такой? Напасть на его след не удалось. Существовал ли он вообще? Но: «Кто купил блузку в „Стеен ог Стрём“?» Это тоже осталось невыясненным, однако газеты много писали о покупке. Были обнародованы и сведения о разладе, наметившемся в отношениях между Илвой Юнсен и ее мужем.
Поступали сообщения от свидетелей, которые видели Илву в нескольких разных местах. В частности, в день исчезновения ее приметили вечером на Восточном вокзале, она была одна и, как утверждал кассир, покупала билет на электричку до Лиллестрёма, но тут ее следы обрывались. Одновременно сообщили, что Илву видели у бензоколонки на Е-6, в районе Вестбю, вдвоем с мужчиной в красной «тоёте», которую так и не сумели найти, несмотря на неоднократные объявления © розыске. Однако обнаружилась также свидетельница, которая утверждала, что в тот самый вечер видела Илву в поезде метро на румсосской линии, причем по времени ее наблюдение удивительно хорошо согласовывалось с тем, когда Илва ушла из ресторана, собираясь ехать на метро домой. .
Хотя последнее сообщение осталось недоказанным, допрашивать мужа стали строже. Следователи, казалось, что–то затаили против него и время от времени давали понять, что не верят показаниям Бьёрна Юнсена. Они пытались поймать его на противоречиях, переиначивали его слова. Расспрашивали о крайне незначительных подробностях и энизодах, и, если его ответы не полностью совпадали с тем, что он утверждал ранее, указывали на несоответствие. В то же время следователи умалчивали, было ли обнаружено что–нибудь подозрительное в его машине и квартире. Почему он об этом спрашивает? Потому что такое впечатление, будто вы подозреваете меня. А что, разве есть основания подозревать его? Нет? Тогда непонятно, о чем он беспокоится. Настораживает одно: он фактически не противоречит себе в отношении каких–либо важных эпизодов, что очень редко встречается у тех, кому нечего скрывать. И еще: если фру ММ права и действительно видела в тот вечер вашу супругу в метро, если мы на минутку предположим, что это так и ваша жена действительно ехала в метро и сошла в Румсосе, куда она, по–вашему, могла деться? Но расколоть Бьёрна Юнсена им не удавалось.
— Кажется, они считают меня крепким орешком, — не без горделивости признавался он А. Г. «Хитрый змей» — таким он, по собственному мнению, представал в глазах следователей.
И все же Бьёрн, наверное, боялся. Он подозревал, что находится под подозрением. Пусть следователи не высказывали ему недоверия прямо, а в ответ на вопросы Бьёрна даже отпирались, их намеки, недомолвки наводили на тревожную мысль о том, что его подозревают. Или все это мерещится ему из–за помутившегося рассудка? Кто знает? Разобраться было невозможно.
Бьёрн старался вести привычный образ жизни, однако это давалось ему с трудом. Илвины родственники, желая помочь ему, приезжали в Румсос каждый день (если не каждый час, как сетовал Бьёрн в разговорах с А. Г.). И сидели у него со своими опасливыми раздумьями. С затаенным осуждением Илвы, которому они то уступали, то пытались воспротивиться, особенно когда их тянуло на обличительные речи. Ведь можно было предположить, что Илва стала жертвой преступления. И предположить небезосновательно, хотя ни развить эту идею до конца, ни тем более выразить ее вслух они не решались. Бьёрна угнетало повышенное внимание Илвиной родни, но он не мог уклониться от встреч с ними. Самому ему хотелось видеть только Ларсена. Заметив это, А. Г. стремился по мере сил поддерживать Бьёрна. А. Г. Ларсен, например, уговорил его сновз приступить к работе в магазине.
— Тебе сейчас вредно оставаться наедине со своими мыслями, — сказал А. Г. Того гляди, получишь нервный срыв. А это никому не нужно.
В беседах с А. Г. Бьёрн постоянно возвращался к теме любовника, и, судя по всему, в раздумьях наедине с собой она также чрезвычайно занимала его. А. Г. томился, слушая Бьёрновы рассуждения о том, что нет для него ничего хуже неизвестности. Бьёрну требовалась Ясность.