Однако, насколько понял А. Г., интервью было важно для Бьёрна по другой причине. Он предстал тут «крепким орешком», «хитрым змеем». Благодаря этой публикации он выходил из подозрения. Трудно поверить, чтобы виновный стал афишировать себя, у кого, скажите на милость, хватит на такое смелости и душевного спокойствия, в конце концов, нахальства? Он отводил страшное подозрение, то есть отрывался от преследователей, получая при этом возможность собственными глазами видеть напечатанные черным по белому единственные слова на свете, которые ему хотелось сейчас прочитать: «Возвращайся домой, Илва! Мы скучаем без тебя!»
Вот с кем была связана судьба А. Г., да–да, Бьёрн и его поступки определяли, что ждет А. Г. Ларсена. И тот не мог не признать, что Бьёрн преподнес ему приятный сюрприз. Он действительно оказался «крепким орешком», поскольку готов был на любые уловки, только бы вырваться из окружения. Ему поручили в фильме главную роль, и он исполнял ее мастерски, с увлечением. А. Г. наблюдал за ним. Понимая, что теперь все зависит не от него самого, а от другого, от Бьёрна.
Со страниц газет на А. Г. смотрели фотографии Илвы, с первых полос и с последних, не говоря уже про развороты. Предположения, догадки, броские заголовки. К нему наведались двое полицейских в штатском, расспрашивали об отношениях с соседями по площадке. Он любезно ответил на все вопросы, подчеркнув, что прекрасно ладил и с мужем, и с пропавшей женой. Да, они были добрыми соседями, и он весьма ценил эти отношения, тем более что они помогали ему в работе. Поверьте, для человека, занимающего ответственный пост в ОБОСе, хорошие отношения с типичными жильцами кооперативного дома стоят десяти самых замечательных семинаров на фешенебельном горном курорте. Не заметил ли он чего–нибудь особенного в четверг, 3 марта? Нет, ровным счетом ничего. Как жили соседи между собой? Вроде хорошо, нормально. Знает ли он, что у них шло к разводу? Да, он прочел в газете, уже потом, и очень удивился. Как мало мы все–таки разбираемся в чужой жизни… Короче говоря, были основания считать, что визит двух сотрудников в штатском окончился благополучно.
Что представляло для него опасность? Только те два раза, когда он навещал Илву одну. Во–первых, утро, когда он заглянул к ней после инспекции, и еще вечер в среду, когда Бьёрн был на ипподроме и А. Г. позвонил Илве в дверь, чтобы вручить свой незадачливый подарок. Не засек ли кто–нибудь его посещений? Скажем, сосед, этажом выше? Вот чего ему следовало опасаться, хотя вероятность этого едва ли была велика. Однако дело, как известно, решает случай, и, когда А. Г. посреди дня входил в подъезд, кто–нибудь вполне мог стоять у окна и потом, тихонько приоткрыв свою дверь, поймать А. Г. на том, что он не пошел к себе в квартиру, а звонит соседке напротив. Неужели так и было? Тогда его скоро поставят перед фактом.
Ну и что? Он в кои–то веки вернулся пораньше с работы, чтобы в тишине и спокойствии обдумать сложную проблему перспективного жилищного строительства, ау него в доме не оказалось кофе. Почему он не сходил за кофе в румсосский центр? Да потому, что он уже поставил греться воду! И ему не хотелось идти на улицу, проще было попросить у фру Юнсен. Конечно, ему могут не поверить, но брать его под подозрение только потому, что однажды его застали у дверей фру Юнсен, это, честно говоря, не лезет ни в какие ворота.
Нет, у них против него абсолютно никаких улик. Что бы ни случилось, им не удастся ему ничего прищить. Если происшедшее выплывет наружу, он будет все отрицать. Начальника отдела планирования Ларсена связывали с Бьёрном Юнсеном исключительно соседские отношения. Он все отрицает. Один свидетель против другого. Что ж, придется им выбирать, кому они больше верят. Предъявите доказательства. Улики, улики!
Значит, начнут доискиваться улик. И А. Г. принялся за дело. Он развинтил на части свою прекрасную кинокамеру, сложил детали в два пакета и выбросил в два разных общественных мусоропровода. Цозднее он разобрал и стереосистему. Динамики он разломал и, размонтировав все, что можно, сложил вместе с другими частями в пакеты, от которых тоже избавился. Что еще? Отснятая пленка, которой он сам ни разу не видел, — ее