Соревнования окончились.
— Вот и все, — сказал Бьёрн и с помощью Пульта управления выключил телевизор. А. Г. спросил, что нового. Новостей у Бьёрна не было. Сообщение о том, что Илву видели в Хамаре, не подтвердилось. «Опять все сначала», — устало сказал он. А. Г. собрался уходить. Но перед уходом попросил разрешения взять с собой пластинку, ту, с Венским симфоническим, ему сейчас хочется послушать как раз такую музыку.
— О чем разговор? — откликнулся Бьёрн. Конечно, забирай, ты же знаешь, я не любитель.
— Я возвращу, — заверил А. Г., а Бьёрн то ли не сомневался в этом, то ли ему было все равно. А. Г. держал в руках пластинку. Наконец–то! Разделался! Расквитался! Попрощавшись, он прошел с драгоценной пластинкой от Юнсена к себе, аккуратно протер ее и поставил на полку с другими пластинками, туда, где и было ее законное место. Так просто оказалось порвать последнюю ниточку, причем человек, от которого А. Г. таким образом отделался, ничего не заметил, словно для него это было в высшей степени несущественно!
Впрочем, Бьёрн Юнсен только выгадал на этом, поскольку теперь мог еще неделю прожить, не испытывая по крайней мере острого одиночества. Однако перед самой пасхой произошел инцидент в гараже. А. Г. пришел в гараж и сел в серебристо–серый «сааб», чтобы ехать на работу, как вдруг услышал стук в боковое стекло. Он поднял глаза. Рядом с машиной стоял Бьёрн. А. Г. опустил стекло: что такое? Бьёрн просился подъехать с ним в центр, ему надо на работу, в «Клесман». Обычно он ездил на метро, но сегодня ему невмоготу, мерещатся косые взгляды, он не в состоянии больше выносить, как на него пялятся, это действует ему на нервы. (Поехать на своей машине Бьёрн не мог из–за проблем со стоянкой.) А. Г. перепугался. Еще не хватало подвозить Бьёрна. Он лихорадочно соображал, какой бы найти предлог отказать ему. Он не хотел впускать Бьёрна к себе в машину. Можно было, конечно, настоять, чтобы Бьёрн переборол страх перед взглядами, почему бы и нет, вдруг ему удалось бы убедить Бьёрна? Но он почувствовал, что так нельзя. Так продолжаться не может. Будь что будет. А. Г. распахнул дверцу, и Бьёрн влез на переднее сиденье, рядом с ним. И тут же обнаружил пропажу.
Сначала он онемел от изумления.
— Где стерео? — спросил он наконец.
Не найдясь, А. Г. промычал что–то нечленораздельное. И сосредоточился на дороге: они ехали по Тронхеймсвейен, к центру города.
— Нету, произнес он через некоторое время, не отрываясь от мокрого после дождя шоссе, что виднелось из–за «дворников», смахивавших со стекла весеннюю изморось.
— Нету? — разочарованно протянул Бьёрн. Такая замечательная система.
— Я убрал ее, сказал А. Г.
— Убрал. Ты что, спятил?
А. Г. только пожал плечами.
— Но почему, почему? — недоумевал Бьёрн.
А. Г. не отвечал. Бьёрн тупо смотрел на пустое место, оставшееся от стереосистемы. Но вот до него, кажется, дошло.
— Ага, — обронил он. — Понимаю. — И не прибавил ни слова. Дальше они ехали молча. А. Г. нечего было объяснять, Бьёрн и без того сказал, что понимает. А если так, значит, он понял достаточно. Понял, что надеяться не на кого. А. Г. высадил Бьёрна у Анкерторгет, и тот, поолагодарив, двинулся по Стургата — до «Клесмана» было подать рукой.
Тротуары уже освободились от снега. Снова проглянул асфальт, лишь в укромных уголках сохранились почернелые снежные залежи, короче, наступало самое отвратительное в Норвегии время года: весна, когда вся прошлогодняя грязь вылезает на свет божий. В глубине Нурмарка, ближе к Хагеллану, тоже была оттепель, во всяком случае, сразу после пасхи двое ребят, катаясь на лыжах, обнаружили торчащие из–под елки ноги. В выходных брюках, в каких не катаются на лыжах в Харестуа. Вот и поставлена точка. Газеты сообщили: «НАЙДЕН ТРУП ИЛВЫ».