Вспомнив про Макара и его приглашение, Валик фыркнул — тот, наверное, уже и не помнит, что ляпнул.
И все равно мысли лезли сами по себе. Занятый ими, Валик не сразу увидел пришедшее сообщение, а увидев, снял очки и перечитал: «Ну, допустим, тот мужик был не хуйло».
Валик хотел спросить, о каком мужике Макар сделал этот великолепный в своей ясности вывод, но вспомнил «Титаник». Макар что, смотрел эту древность? Не похоже на него. А что тогда похоже? Валик о нем и не знал толком ничего, может, Макар еще тот романтик и соплежуй.
Настроение потеплело сразу на несколько градусов, но Валик себе в этом не признался, и некогда было — по телику крутили что-то вполне годное, по крайней мере документалку о способах измерения сейсмической активности Валик мог смотреть с удовольствием.
С Антоном договорились встретиться тридцать первого в шесть — тот, как всегда, покупал подарки в последний момент и попросил сходить с ним в ювелирку.
— Ты только джинсы черные надень, ладно? И свитер с оленями, — сказал друг по телефону, пока Валик копался в шкафу.
— Тебе принципиально, во что я буду одет? — удивился Валик.
— Нет, но доверься моему опыту — лучше черные джинсы, потому что все диваны потом становятся липкие от какой-нибудь разлитой мурни, а на черном не слишком видно будет, во что ты сел. А свитер с оленями — ну это классика, Вэл. Не в рубашке ж ты попрешься с жилеткой.
Придерживая телефон плечом, Валик перевесил рубашку и жилет в ромбик в дальний угол и нащупал рукав очередного кашемирового свитера с белыми оленями на груди, который обожала мама. Валик его тоже любил — он пах чем-то приятным и его было приятно трогать, он был тонкий, но довольно теплый.
После ювелирки они с Антоном должны были пойти к Машиной подруге, которая снимала квартиру с одногруппницами, и «тусить», как сообщил Антон, до утра. И Валик думал, что так оно и будет, хотя написал Макару, что придет к нему. Но Макар не писал весь вчерашний день, и это был отличный повод соскочить с темы, но Валик до сих пор не знал, как поступить. Заявиться к Макару, потому что пригласили, отметиться и уйти, чтобы тот потом не доебывался — а ведь мог — после курантов и не портил праздник. Или написать самому с вопросом, ждут ли его, или забить на все и отмечать как положено: танцуй как бабочка, жаль… жаль, что недолго, потому что намешал коньяк с вином.
Пока Валик ждал у торгового центра Антона, вокруг стало тихо и начал падать снег — крупными пушистыми хлопьями, именно такой, какой был сейчас нужен. Валик снял перчатку и подставил ладонь, ловя колючую снежинку, по сути всего-навсего агрегатное состояние воды, только вот все равно происходящее — и снег, и хохот прохожих, и музыка, льющаяся из колонок магазина напротив, и развешанные на деревьях гирлянды — казалось чем-то сказочно-необычным. Не таким, как всегда, и внезапно Валик подумал, что точно пойдет к Макару. Зачем — неясно, хотя подсознательно знал ответ на этот вопрос, но пойдет. Пообещал же. Он же не пиздабол какой-то?
— Ты чего тут стоишь, как фея, ладошками своими светишь? — подкравшийся со спины Антон хлопнул его по плечу. — Надо ртом ловить, смари!
— Закрой кормяк! — хохотнул Калмык, подходя с другого бока. — Надеюсь, у меня не будет жены с такой пастью, я ж ее не прокормлю.
— Лошадь у тебя будет жена, ты ж казах! — воскликнул Антон, поскальзываясь и повисая на Валике. — Бля, надо было другие ботинки надевать…
— Мгновенная карма! — снова заржал Калмык.
В ювелирке Антон проторчал до семи, выбирая серебряный кулон для своей пассии, и по тому, что оставил он за покупку сумму не такую уж и символическую, Валик понял, что друг влип в Машу на полном серьезе, ведь раньше своим девушкам тот дороже билета в кино ничего не дарил. Когда они вышли из магазина, Калмык снял шапку, потер красный след на лбу от резинки и спросил:
— А чё лягушка-то?
— На удачу, — ответил Антон, доставая из пакета красную коробочку с кулоном и любуясь на свое приобретение. — Красивая, скажите?
— Охуенная, — подтвердил Калмык, и Валик угукнул. — А что у нее с лапкой?
— А что у нее с лапкой? — Антон нахмурился, шагнул к свету от фонаря, поскользнулся снова и схватился за рукав Валиной куртки, но футляр, захлопнувшись, упал куда-то в снег у бордюра, и Антон заорал так, что прохожие стали оборачиваться: — Ебаный ты, сука, чингисханский ушлепок!
— Я те виноват, что у тебя руки из жопы? — возмутился Калмык, наклоняясь и высматривая возможную траекторию падения. — Здесь где-то твоя жаба, не ссы…
— Если только… — Валик замолчал и указал на решетку стока.
Антон принялся аккуратно отгребать снег от бордюра, пока Валик включал фонарик на телефоне и изучал следы от обуви — вдруг кто-то успел втоптать коробочку вглубь. Поиски увенчались сомнительным успехом — футляр нашли, но не там, где хотелось бы.
— Вэл, давай ты, — вздохнул Антон, глядя на висящую на нитке от бирки красную коробочку между прутьями решетки. — У тебя пальцы тонкие. Калмык уже сношался с банкой, хватило.
Валик, опустившись на одно колено, протянул руку к решетке, и в этот момент в кармане Антона начал надрываться мобильник. Антон нажал на сброс, Валик просунул пальцы между прутьями и едва не выпустил бирку вместе с футляром, когда звонок раздался опять.
— Да, блядь, что? — Антон глянул на экран, нажал кнопку и произнес в телефон: — Да, зай. Скоро придем. Да. Да. Горошек я купил. Да. И я тебя, — отключился, потряс рукой с мобилой и воскликнул: — Ебанутая! «Купи горох, купи горох»! Кто этот салат будет жрать, когда все уже бухие будут в очке… В очко то есть. О, давай, Валёк, красава, душевно в душу, братан!
— Можно не надо! — скривился Валик, отпихивая его от себя и отдавая футляр. — Оставь для Маши нежности.
Пришли они в разгар гогота, визга и селфи у елки. Правда, Машка, забрав банку с горохом, крикнула, чтоб они не раздевались, потому что Кристинка вот-вот придет и все они, всей кодлой, перебазируются на хату к пацанам.
— У них там светомузыка и настоящая барная стойка на кухне! — произнесла она с воодушевлением.
— Что за пацаны еще? — насупился Антон.
— Вы их знаете, с турфака!
Антон сложил губы бантиком и покосился на Валика, на лице которого застыло странное выражение.
— Бля, хорошо, что я носки новые надел, — сказал Калмык, и Антон загоготал.
Накануне тусы Макар весь день провел в уборке. Так-то хата блестела чистотой после отъезда матери, а он старался ничего особо не засирать — ел из одной тарелки и мыл ее сразу же вместе с чашкой по привычке. Но из доступа неосторожных рукожопов решено было убрать все хрупкое, поэтому он тщательно собрал все мамины статуэтки из путешествий, лишнюю технику и предметы из зала и сложил в шкаф в спальне родителей. Немного подумав, из своей спальни тоже убрал все лишнее и застелил кровать огромным плотным пледом — мало ли, кому вздумается уединиться тут по пьяни. На родительскую дверь он скотчем прикрепил листок «Не влезай — убью», где нарисовал злую женщину с острыми зубами. Когда он закончил, был уже вечер. Приехал Игорь, затащил коробки с пиротехникой, установил в углу комнаты шар со светомузыкой, включил, довольно хмыкнул, потом окинул взглядом слишком пустую хату и выдал:
— Ну бля, уныло как-то, Мак. Хоть огоньков добавь, что ли.
Мамка накануне только кухонную зону украсила, а в зале, кроме ежегодной традиционной искусственной елки, у них и так все было в ебаных папуасах, тарелочках и венецианских масках, правда, чуть менее ярких, чем вечно отваливающиеся с холодильника магниты.
— Поехали купим гирлянд, — предложил Игорь. — Я же как раз на колесах.
Из гипера они вернулись за полночь — и как сразу не взяли все за одну катку? Дебилы, за идиотскими спорами вообще об этом не подумали.