Один из ее директоров, доктор Никодим Каро, тоже неплохо говорил по-русски, в довоенные годы жил в Вильно… Ипатьеву в его странствиях попадалось немало таких вот иноземцев, поживших в России и навеки ею покоренных. Помнился англичанин, бывший петербургский заводчик, в лоск разоренный после национализации, – он ничуть не держал зла на русских и мечтал съездить в Ленинград хотя бы туристом, копил деньги… Швейцарец-инженер, служивший в электротехнической компании, который говорил (правда, уже с трудом подбирая русские слова), что готов работать в полюбившейся ему Москве хоть задаром… Американцы, встреченные в Токио, – те вообще клялись, что их страна очень похожа на Россию, да и делить им с Россией нечего. Так почему же по Москве начинает расползаться такое недоверие, такой страх перед иностранцами? Со времен Лжедмитрия, пожалуй, подобного не было. Может быть, приходят к власти те, у кого сознание как раз на уровне этих самых времен? Или опять – игры провинциального хитро-ванства, опасающегося разоблачений?
Немцы часто кажутся смешными, машинообразными педантами. Наше ежеминутное, обыденное лицедейство им непостижимо. Но зато педант Карлуша Фрейтаг, когда его собственная фирма пытается обжулить Ипатьева, встает и выкладывает документы, из коих следует, что работа выполнена по замыслу русского академика и, следовательно, он должен в ней значиться как полноправный автор. Другой педант, его шеф Каро, правда, пытался надуть Ипатьева при продаже патентов гигантам из "Фарбениндустри", но, стоило его разок уличить в вероломстве, – устыдился и продолжал игру честно…
Игра шла настолько крупная, что понять грешника было можно: соблазн-то измерялся сотнями тысяч. Способ получения удобрений из фосфора и воды (чего же проще!), открытый еще в Ленинграде, а потом доработанный с помощью Фрейтага, вызвал интерес сразу у нескольких концернов. Решили остановиться на "Фарбениндустри", который хоть и должен был, согласно названию, производить только красители, но давно уже стал монополией мирового калибра. На его заводах изготовлялось все, что только ни измыслят химики. Лукавый Каро задумал вначале взять с концерна небольшие деньги и уделить Ипатьеву часть только из них. А потом уж, когда развернется масштабное производство, урвать основной куш. На переговоры в Леверкузен, старинную резиденцию красильщиков, Владимир Николаевич отважно поехал один, без переводчика. Тем не менее вскоре после начала бесед (чрезвычайно вальяжных, с подачей кофе, коньяков и ликеров, которых он сроду не пил) явственно понял, что директора "Фарбениндустри" в курсе всех лазеек, с помощью коих можно было бы опорочить его изобретение. Они, лазейки, были самим же Ипатьевым перечислены в письме, отправленном на имя Каро месяц назад. Вскоре адвокат покупателей сплоховал: показал Ипатьеву это самое письмо, предательски переданное им доктором Каро.
Тут уж академик осерчал не на шутку, выложил на стол свои козыри: лестные предложения, которые были сделаны ему по поводу той же разработки другими фирмами, и "Фарбениндустри" пришлось капитулировать. Потом, когда Каро пришел к нему с повинной и они помирились, Ипатьев все равно держал ухо востро. "Фарбениндустри" в десять раз повысил ставки, предлагал ему уже 250 тысяч марок, частями: сначала треть, потом шестую долю – по мере внедрения метода в производство. Ипатьев поставил твердое условие: триста тысяч – и сразу, безо всяких дробей. Каро сумел добиться и этого… Англичане, которые столь же привычны к лицедейству, как российские обыватели, никогда бы так легко не попались на обмане, не случайно Англия – родина величайших актеров. Там есть из кого их вербовать. И только русскому театру по силам их обставить…
Со стороны "Фарбениндустри", кстати, была сделана попытка Ипатьева перекупить. В приватной беседе в кабинете одного из директоров ему были предложены очень хорошие деньги за то, чтобы Ипатьев сообщал красильщикам результаты своих разработок до того, как они попадут в печать. Можно было бы (директор деликатно покосился в окно, за которым как раз маршировал жиденький строй штурмовиков) подумать и о переходе на постоянную работу, например, с переселением в один из германских городов. На великолепных, царских (так он и выразился) условиях. Ипатьев оба предложения энергично отверг. "Знаю, – вздохнул директор, – слышал – вы человек принципиальный, патриот…"