После шумной огласки в таких делах обычно следует развод. Однако сэр Френсис повел себя странно: учинив скандал, он не добивался развода. И Роуз объясняет почему. При рассмотрении дела о разводе неизбежно обнаружилось бы, что сам сэр Френсис отнюдь не святой: он жил с Кларой Болтон, женой доктора, дом которого тоже был на фешенебельной Парк-Лейн, причем доктор знал и дал свое согласие на эту связь. Могли всплыть имена Дизраели и Линдхерста. Все это причинило бы моральный ущерб прежде всего сэру Сайксу. Он помнил подобную историю своего отца, панически боялся судов и предпочел обойтись без развода.
Таковы были нравы в правящих кругах Англии в первой половине XIX века, да и позже. Дизраели вращался в этих кругах, делал с их помощью политическую карьеру и, естественно, жил и действовал в соответствии с принятыми там обычаями и моральными нормами. История с Генриеттой причинила существенный ущерб репутации Дизраели и сыграла отрицательную роль в его продвижении к вершинам власти. Интересно отметить, что историки заняли по этой проблеме различные позиции. В конце XIX века Монипенни писал многотомную официальную биографию Дизраели, но он лишь мимоходом коснулся истории с Генриеттой, причем сделал это так туманно, что читателю нельзя понять, что же произошло на самом деле. Автор ухитрился даже не упомянуть ее имени. Это было умышленное замалчивание неприятного эпизода в жизни видного политического деятеля. То, что это было сделано сознательно, сомнений быть не может. Во-первых, Монипенни, как автору официальной биографии, были открыты все необходимые архивы и, конечно, семейный архив Дизраели, содержавший наряду с прочим письма Генриетты и Клары Болтон. Во-вторых, во время написания им первого тома, в котором идет речь о 1833–1836 годах, были живы многие очевидцы, помнившие в подробностях роман Дизраели и Генриетты, и Монипенни не мог не знать досконально эту страницу из жизни своего героя.
Итак, умолчание было умышленным, и оно длилось удивительно долго, учитывая, что многие авторы занимались жизнеописанием Дизраели. Лишь в 1960 году американец Жермен впервые подробно рассказал эту историю, а затем почти одновременно с ним ее повторил англичанин Блэйк. Факт сам по себе незначительный, но он свидетельствует о том, что в разные времена в разных странах в исторических исследованиях были "белые пятна", являвшиеся продуктом субъективизма историков, то ли несознательного и добровольного, то ли практиковавшегося по требованию и под нажимом сильных мира сего и различных иных обстоятельств.
Дизраели интересовался преимущественно женщинами замужними и старше его по возрасту. Объяснять это только корыстными соображениями вряд ли было бы верно. Просто его натуре больше импонировали именно такие женщины. В начале 1833 года он присутствовал на вечере у своих близких друзей Булверов, где его представили одной из таких женщин "по ее особому пожеланию". Среди присутствовавших было очень много "дам, занимающих выдающееся положение", и госпожа Уиндхэм Левис, жена богатого владельца металлургических заводов, не привлекла внимания Дизраели. Но, будучи представленной ему по ее желанию, поначалу получила от Дизраели совсем не восторженную характеристику: хорошенькая маленькая женщина, склонная пофлиртовать, много болтающая. Дизраели ее заинтересовал, но встречного интереса не было, и поэтому первая беседа была весьма краткой и последствий не имела. Она сообщила своему новому знакомому, что ей "нравятся молчаливые, меланхолические мужчины", на что Дизраели ответил, что "не сомневается в этом". Эта встреча сама по себе не имела бы никакого значения, если бы не одно существенное обстоятельство: через несколько лет эта "трещотка", как ее назвал Дизраели, стала его женой.
Трехлетняя связь с Генриеттой Сайкс дорого обошлась Дизраели в материальном отношении. Поддержание светского образа жизни требовало денег, и немалых. Эти расходы добавлялись к значительным тратам на проведение безуспешных пока избирательных кампаний. А наличных денег не было, доходы от литературного труда никак не покрывали текущих расходов. Приходилось брать в долг. Новые долги прибавлялись к тем, которые возникли в ранней молодости. Положение создавалось безвыходное. Оно и было одной из важнейших причин очередного ухудшения состояния здоровья Дизраели. Выскочить из долговой западни, в которую он сам загнал себя, Дизраели пытался прежними средствами: брал новые займы для погашения сверхсрочных платежей (эти займы добывались на все более трудных условиях, что приводило в конечном счете к быстрому увеличению общей суммы долга), лихорадочно строчил новые романы, которые приносили весьма незначительный доход по сравнению с тем, что было необходимо и на что рассчитывал автор, и, наконец, как азартный игрок, пускался в сомнительные финансовые авантюры в надежде мгновенно разбогатеть и одним махом решить все проблемы. Наиболее трудными в финансовом отношении были для Дизраели 1836 и 1837 годы. Иногда положение было настолько сложным, что в перспективе маячила долговая тюрьма. Насколько действительно реальной была такая опасность, судить трудно, однако в переписке, в особенно острые моменты, это выражение мелькало.